Венок Петрии - [10]
Открыли они погреб, повыбивали затычки и краны из бочек. А их и было всего ничего, три или четыре бочонка. Хлынула ракия и вино на землю. Но им вдруг показалось, что мало этого, они схватили топор с поленницы и бочонки те в щепки разнесли.
«Все, — говорят, — лопнул твой капитал».
И ушли, довольные и счастливые. Опять свое кричат: «Да здравствует тот!», «Долой этого!»
А я слушаю в своей кухне, что там творится.
Звон, треск, но стонов не слыхать. Ладно ишо, что не бьют. Здесь, в Окно, тоже тогда громили частников, так одного убили. Стал он свое защищать, завязалась драка, он и заплатил головой.
Наконец все стихло, вышла я.
В кофейне полный разгром. Пол завален стеклом, ступить негде. Все сломано и разбито.
Взяла я метлу, лопату, хотела малость прибраться. Вынесла поломанные столы и стулья во двор.
Любиша бродит по дому и токо глядит. Насупил брови, молчит.
И вот идет один из поселкового совета. Решенье принес. Кофейня закрывается. Любише нельзя кофейню держать. Частные кофейни запрещены.
Принял Любиша бумажку, а что ему оставалось?
И говорит мне:
«Брось метлу. Ни к чему это. Ступай ко мне, кажись, там в одной бутылке ракия осталась. Принеси ее и две рюмки. И два стула».
Нашла я бутылку, вынесла стулья. Сели мы во дворе.
А время около полудни. Тепло, хорошо. Все кругом пахнет.
«Налей, — говорит, — по одной».
Налила я. Пьем. И молчим.
«Надо бы, Любиша, — пытаюсь я наконец сказать, — все-таки прибраться».
«Брось, — говорит, — пущай так остается. Налей ишо по одной».
Снова я налила, снова пьем. И снова молчим.
«Что, Любиша, — говорю, — делать будем?»
Он посмотрел на меня. Долго смотрел.
«Петрия, — говорит, — я здесь не останусь! — А сам все смотрит на меня. — Ты со мной, верно, не поедешь?»
«Я, — говорю, — Любиша, очень тебя почитаю, сам знаешь как. Но я бы никуда не трогалась».
Он головой кивнул.
«Я так, — говорит, — и думал. Ты женчина молодая, должна о себе подумать».
«Коли ты уедешь отсюда, я бы к своим возвернулась. Я бы тоже здесь не осталась».
Он опять головой кивнул.
Двадцать пять годов с той поры минуло, а я все вижу, как он сидит супротив меня, смотрит мне в глаза и тихонько так головой кивает. Нелегко, видит бог, нелегко мне было его бросать.
«Ладно, Петрия, — говорит Любиша. — Я человек пропащий. А пошла бы ты со мной, обои пропали бы! Хочь ты спасайся».
«А ты, — спрашиваю, — что делать думаешь? Куда подашься?»
Он грустно так улыбнулся.
«Не знаю ишо, — говорит. — Может, снова попробую где устроиться. А может, по-стариковски поеду к кому из детей. Сумлеваюсь, однако, захотят ли они принять меня. — Он приложился к рюмке. — Право, и не знаю пока, что тебе сказать. Ни к чему у меня душа не лежит. Хватит, пожил, пора и честь знать».
Нелегко, надо думать, было человеку. В один день потерять все, что годы собирал.
Наутро мы с Любишей распрощались.
Опосля-то и не такое приходилось встречать, но тогда мне впервой довелось видеть, как за одну ночь человек на двадцать лет постарел. Вечор еще был высокий, сильный, красивый из себя мужчина, в годах, правда, но повадки как у молодого. А утром, когда я уезжала, передо мной старик стоял.
За ночь сдал. Вышел — еле ноги волочит. Смотреть тяжко. Глаза маленькие, красные, слезятся, токо что кровь не капает. В самое сердце удар пришелся.
Дал мне Любиша на прощанье цельных восемь тысяч, тогда это было два или три шахтерских жалованья. Погрузили мы пожитки мои на телегу. И простились на веки вечные.
«Было мне хорошо у тебя», — сказала я ему.
Он стоит у телеги и смотрит на меня печальными такими глазами.
«Будь счастлива, Петрия, — говорит. — Счастливее, чем была».
С тем я и уехала.
Но поехала не в Вишневицу, как Любише сказала. Что мне Вишневица? Что я там потеряла? Поехала в Брегово.
Приехала туда и в тот же день нашла комнату; у тетки одну лишь ночь и переночевала. А в первое же воскресенье следом за мной приехал и Миса. Навестить меня, посмотреть, как я устроилась.
Вскорости мы в Брегове записались на регистрацию. И через дён десять поженились.
В церкви не венчались. Миса не захотел. Говорит, приятели засмеют. Партейным он не был, но в церковь не ходил.
Это вот наша увеличенная фотография; я тебе показывала. Фотограф пририсовал ему галстух. Рази у него тогда был галстух?
А месяца через два Миса перевелся из Доброй Доли сюда, в Окно, и начал здесь работать. Попросил, чтоб перевели, его и перевели. Вот мы и переселились сюда, в Окно.
Что потом было?
А было, господи, всякое, как на ярманке, как токо промеж людей бывает.
Свекровь моя, сука, померла в Вишневице точно так, как я ей сулила. И во сне не снилось, что я такая угадчица.
Добривое без меня недолго мыкался, быстро привел в дом новую жену. И она взаправду нарожала ему детей. И к тому же поумней меня оказалась, не дрожала перед мужниной матерью. Болгарка ей слово, та в ответ два, она возьми да подыми на сноху руку, как бывалоча на меня. А эта не поленись да ответь ей тем же. Да так, что у той нос на сторону, а сама кувырк на землю. Сильная, видать, баба была.
С той поры сноха взялась что ни день свекровь поколачивать. Как муж за порог, она и давай спину ей мерить вдоль и поперек.
Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.
Эта книга о воинах-афганцах. О тех из них, которые домой вернулись инвалидами. О непростых, порой трагических судьбах.
В сборник вошли две повести и рассказы. Приключения, детективы, фантастика, сказки — всё это стало для автора не просто жанрами литературы. У него такая судьба, такая жизнь, в которой трудно отделить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождения по монастырям и удовольствие от занятия единоборствами, аспирантура и журналистика — сформировали его характер и стали источниками для его произведений.
Книга «Ловля ветра, или Поиск большой любви» состоит из рассказов и коротких эссе. Все они о современниках, людях, которые встречаются нам каждый день — соседях, сослуживцах, попутчиках. Объединяет их то, что автор назвала «поиском большой любви» — это огромное желание быть счастливыми, любимыми, напоенными светом и радостью, как в ранней юности. Одних эти поиски уводят с пути истинного, а других к крепкой вере во Христа, приводят в храм. Но и здесь все непросто, ведь это только начало пути, но очевидно, что именно эта тернистая дорога как раз и ведет к искомой каждым большой любви. О трудностях на этом пути, о том, что мешает обрести радость — верный залог правильного развития христианина, его возрастания в вере — эта книга.
Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.
Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.