Венец - [28]

Вообще-то, классика совейской милиции. Вылезло откуда-то из «комсомольской юности».

Здесь ещё не изучено. Как много ещё разного и полезного мне предстоит спрогресснуть в нашем святорусском отечестве!

Чудак ненормативно выл те три шага, которые я разгонял его перед лестницей с гульбища. Потом он орал уже не один, а с хором — с группой посетителей, встретившейся ему по нисходящей. Крутые здесь спуски. Как с голубятни. А вот у меня во дворце…

Возникший откуда-то, чуть ли не из стены, Асадук подёргал саблю, тяжко вздохнул и молча мотнул головой. Типа: заходи.

Захожу. Зала, темно, многолюдно, «ж-ж-ж» чуть потише, чем на лестнице, ниже болевого порога. В конце залы на лавке — Андрей, перед ним Салман с Николаем — в полусогнутом и трое бояр с попом — в слюнях брызгами.

— Извините… разрешите… позвольте… заранее благодарен… это не вы потеряли талон на повидло?… ваш поезд отходит с третьего пути… не знаете насчёт поезда? — вернусь — расскажу… ой, прямо на мозоль? — какой я неловкий!… бог простит… у вас ус отклеился… где ж ты так штаны порвал? все колокольцы наружу… это вашего коня на живодёрню повели?… Жора! брат! извини, обознался…

Я уже говорил, что умею проходить сквозь толпу? — Здесь есть особенности: много торчащих железяк в ножнах и шпор на пятках.

Андрей замучено поднимает глаза, машет мне рукой.

— Вот. Твои чужое взяли. Обнесли церквушку, которая витебским отдана.

Факеншит.

Николай пытается мне что-то объяснить, Салман виновато лупает глазами. Он за старшего оставался — с него и спрос.

Мои чужое взяли? — Нехорошо. Собственность — священна. Особенно, в условиях всеобщего вооружённого грабежа. Давайте посмотрим на это… глобально. В мировом, так сказать, плане, разрезе и вырезе.

— Государь. Верно ли говорят, что город принадлежит тому, чьё знамя первым поднято над детинцем?

Андрей не сразу переключается с конкретики ссоры на столь абстрактную тему. Потом как-то светлеет, выпрямляется, мимолётом морщится от боли в спине. Идиоты! Стул со спинкой Государю Всея… найти не додумались.

— Верно.

— Моё знамя было над Софийскими первым.

Сбоку кто-то, вереща, аж захлёбываясь, возражает:

— Лжа! Обман! Его сразу срубили! Другое ставить пришлося! С трудами великими, с боями жестоким…!

Поворачиваюсь к вопящему:

— Ты — сказал. Сперва — моё. Его — срубили. После того как подняли.

«Вопиятель» захлёбывается слюнями, а Андрей, неожиданно фривольно улыбаясь, задаёт ожидаемый вопрос:

— Твоё — первое. И что же из этого следует?

— Что город мой.

Фраза задела не только кору головного мозга всех присутствующих, но и саму древесину.

Ап-ап… а мы?

Слышен скрип. Наверное — мозгов. И скрежет. Наверное — зубов.

Продолжая улыбаться, чуть напряжённее, Андрей уточняет:

— И что из этого следует? Уж не выгонишь ли ты меня из твоего города?

— Как можно, государь. Гость в дом — бог в дом. А уж такой, как ты…

Уставной кивок, правая рука — к сердцу.

Спокойно, Андрейша, не напрягайся. Я хоть и псих, но не дурак: вырвать награбленное у русских князей… отбирать овцу у стаи голодных волков безопаснее. Но в Вышгороде, при дележе «шкуры неубитого медведя», вы этот аспект прохлопали. Все были уверены, что первым в детинец войдёт Боголюбский. В смысле: Искандер. Что, впрочем, одно и тоже.

Меня там не было, а позднее перераспределение «ролей», направлений штурма хоть и было произведено, но не сопровождалось перераспределением добычи. Да и вообще: я со своей парой сотен бойцов… величина незаметная. Взять детинец? — Да бросьте, хорошо если этот мальчик в общей толпе хоть в какие-нибудь ворота влезет.

Недооценили. Вот и повод чуть прижать победителей. Чуть-чуть. Чтобы причина говорить со мной уважительно — уже была, а резаться — ещё нет.

А хорошо, однако, работать двойкой. По сути, детинец взяли гридни Искандера. Но ему заявлять права больше уговорённого нельзя — он сын Боголюбского. Боголюбскому отбирать добычу у сподвижников — не по чести. Такое подобно «крысятничеству» Жиздора в походе на половцев. А Ванька-лысый — внесистемный. Ляхи, чахи, угры, литва… и хрен с бугра. Набродь, наймиты… Дикие люди — что взять? Только обычаем и удерживаем.

Продолжаю в голос, уже не только князю, а чтобы все слышали:

— Я также дозволяю всем воинам православным брать добычу так, как было уговорено князьями русскими на совете в Вышгороде. Однако же, полагаю, что справедливо будет и мне взять десятину от всякой прибыли, на гражанах взятой. Ещё: всякое спорное имение должно быть отдано хозяину. Мне.

Боголюбский аж расцвёл. Всё, ссорам, разборкам с его участием — конец. Как кто-то что-то не поделил — оба дураки, Ванька заберёт. «Споры хозяйствующих субъектов» вокруг награбленного, конечно, будут. Но без выхода на его уровень.

Снова включается «вопиятель»:

— Да какой ты хозяин?! Тебя тута и не было!

— Кабы меня не было, так и тебя тута… тоже. Если бы я не взял Лядские, не положил половину Киевского городового у Софии, если бы мои люди здесь, в Софийских, боголюбовских изнутри не встретили, то ты бы, боярин, нынче во рву воронов кормил. Глазами своими выпученными.

Как-то… и правда. Я ж, вроде, не так сильно, чтобы особенно… Нет, подземный ход — чисто «рояль». Моё личное ноу-хау. А дальше-то… пошёл, увидел, подумал… Ничего такого сверх… Что группу Чарджи, например, надо было заслать к Софийским ещё до набата — это ж каждому ёжику понятно. Просто я был на полшага впереди остальных. На чуть-чуть. А получается, что я тут Главный Герой.