Великое [не]русское путешествие - [56]

Шрифт
Интервал

Но дело сделано — мертвого отца двух сыновей не воскресить!

Поэтому попрошу смотреть направо. Мы приплыли — там справа целые колонны с ордерами. Коринф — оттуда мы отправляемся, наконец-то посуху, минуя Микены, в г. Нафплион, аргосского княжества. О котором, городе Нафплионе, замечательный писатель (вот уж кого бы, вне всякого сомнения, заинтересовали темы наших этюдов и кому было что сказать — см. «Тропик Рака», «Тропик Козерога» и др. работы покойного, к сожалению, литератора и лукавца) Г. Миллер высказался так: «Это нафплионцы думают, что Нафплион это полу-Венеция — на самом деле, это полу-Румыния».

Мы с Генри Миллером, пожалуй, пойдем до конца, нам не занимать упорства в деле разоблачения половых нравов, мы это, когда без ничего, — безгранично любим. Возвращаемся к мифу, вперед, т. е. назад.

Мало того, что над свежим трупом родителя состоялось первое знакомство полубратьев. Обретших друг друга! Нет, Одиссеево семя не остановилось в росте на достигнутом: они пошли дальше. Мальчики берут инцестуальную инициативу в свои руки: пакуют трупешник отца, на правах мужчин и наследников собирают наиболее ценное в доме-дворце и островном царстве, хватают зареванную, но по-коровьи спокойную Пенелопу — и айда на остров Эя!!! Воссоединять две вполне симметричные, но, как бы сейчас сказали, — неполные семьи!

Две вдовы, двое сирот и дорогой покойничек посередине. Казалось бы — хеппи-энд, чего уж лучше — жить, пировать, добра наживать. Но комплексы берут свое. Одиссея дружно хоронят в эйской земле эйского народа.

Дальше, девочки, закройте глаза: мальчик Телемак женится… правильно, на веселой волшебнице Кирке. Которая сама говорит, что ей лет двести, хотя все знают, что она скрывает свой подлинный возраст, ибо живет вечно (наделена т. н. божественным бессмертием). Отцеубийца же, Телегон, тоже не хочет ходить холостяком и… правильно, женится на подходящей вдовушке — верной Пенелопе.

За что все получают, согласно документу — уважаемому эллинскому мифу, — академическое бессмертие! Чтоб — все в дом. Чтоб все для дома, все для семьи. Представим себе их совместные чаепития на веранде. Вечные. И бюст Улисса. Нам с Генри Миллером непременно бы понравилось…

Нет! Не права Майя Л. Каганская! Зигмунд Фрейд не изобретал комплексы, не прививал их созревшему, подготовленному и готовому на все человечеству.

Я думаю, дело было так: доктор Ф. был, в отличие от современных, замученных строгой мед. специализацией докторов, человеком начитанным. Он вычитал наиболее увлекательные (т. е. наиболее похабные) сюжеты и решил, что… («Приближаемся к г. Нафплион! Пристегните ремни. Экипаж прощается с пассажирами»)…мир — театр, люди — актеры. А не поставить ли на труппе эти криминальные, горячительные, полицейские пьесы в народном исполнении европейского иудео-христианского сознания, со ссылкой на гештальт? А что? Многим нравится! Ей-богу! Когда мне наконец-то будет не о чем писать, напишу что-нибудь на манер «Заметок о половой морали». И назову — «Танго свиней».

Итак, с лордом Байроном — вроде все, Итака не аутентична, впереди — Нафплион. Это если смотреть с Олимпа.

5

Над городом Нафплион, он же Наполи (но не тот Наполи, который Неаполь, Наблус, Новгород и прочие нью-тауны, а который город именно Нафплион, и жители его не неаполитанцы, а соответственно нафплионцы) стоит крепость Паламиди (Паламидиум).

Нет! Все, как всегда, наврал — под Паламиди лежит Нафплион!

Цитадель невообразима. Если на среднего человека или крупного пингвина, убедив его, что он утес, нахлобучить по плечи коробку из-под телевизора, а на крылья обуть еще несколько коробок помельче, скажем, от торта, а потом чучело увеличить в масштабе 1:400 — попытаемся представить себе это фэнтези…

Крепость полностью блокирует Аргосскую бухту, высадив в центр лужи солидный форт.

Еще два форта с равелинами венчают мелкий — метров на 300 — сопредельный утесик, к подошвам которого жмется дворовый городишко и лакает заливчик.

Эти наземные дочерние форты — сами по себе изрядные крепостцы высотой с наш Бофор[336], и связаны они с маточной цитаделью крытой галереей и подземными, вернее, внутрискальными, рассчитанными на ядерный удар коридорами. И собственный, ясное дело, водопровод.

Зернохранилища прокормили бы Гаргантюа.

Шесть или семь автономных укреппозиций — уже вне периметра — для кулеврин (которые кулеврины тянут на от полутора до двух тонн) и простенько пушек крепостного калибра (более двух тонн).

Рондели как с позавчера, больверк как новенький.

Паламиди построила Великая Венеция. Чтоб был.

Великая Венеция вообще много чего построила в нашем Серединном бассейне, хорошо и передово построила. Венеция была злое, маленькое, очень современное по тем временам, богатенькое и довольно продвинутое (высокие, как ни верти, технологии) государство с ба-альшой внешней политикой и громадными аппетитами, емкостью с обеденные аппетиты, скажем, Великобритании…

Итак, крепость была построена, причем в три года (с 1711 по 1713). За три года не ударно, а именно рекордно был возведен монстр невообразимой мощи и редкой красоты форм.

Спросите меня — можно ли сегодня, через 300 лет, выявнуть подобное предприятие за такой срок? С дорогами, коммуникациями, боекомплектом, гарнизонными службами, цейхгаузами, системой наземного оповещения, голубиной почтой и прочей дорогостоящей бодягой за какие-то три года?! Отвечу: а хрен его знает.


Еще от автора Михаил Самуэлевич Генделев
Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник)

В настоящей книге публикуется важная часть литературного наследия выдающегося русско-израильского поэта Михаила Генделева (1950–2009) в сопровождении реального, текстологического и интертекстуального комментария. Наряду с непубликовавшимися прежде или малоизвестными лирическими стихотворениями читатель найдет здесь поэму, тексты песен, шуточные стихи и стихи на случай, обширный блок переводов и переложений, избранную прозу (мемуарные очерки, фельетоны, публицистику, литературно-критические эссе), а помимо собственных произведений Генделева – ряд статей, посвященных различным аспектам его поэтики и текстологическому анализу его рукописей.


Книга о вкусной и нездоровой пище, или Еда русских в Израиле

Михаил Генделев. Поэт. Родился в 1950 году в Ленинграде. Окончил медицинский институт. В начале 1970-х входит в круг ленинградской неподцензурной поэзии. С 1977 года в Израиле, работал врачом (в т.ч. военным), журналистом, политтехнологом. Автор семи книг стихов (и вышедшего в 2003 г. собрания стихотворений), книги прозы, многочисленных переводов классической и современной ивритской поэзии. Один из основоположников концепции «русскоязычной литературы Израиля».


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.