Великое [не]русское путешествие

Великое [не]русское путешествие

Книга выдающегося русско-израильского поэта Михаила Генделева — трагикомическое повествование о путешествии «нового израильтянина» в Россию, наполненное эмоциональными и точными зарисовками богемной жизни Петербурга и Иерусалима, неповторимыми деталями давно ушедшего быта, тонким юмором и иронией. В книгу вошли также путевые очерки М. Генделева и проза о войне в Ливане, которую автор прошел военным врачом израильской армии. Примечания и комментарии составлены С. Шаргородским специально для данного издания.

Жанр: Современная проза
Серия: Проза еврейской жизни
Всего страниц: 62
ISBN: 978-5-9953-0336-7
Год издания: 2014
Формат: Полный

Великое [не]русское путешествие читать онлайн бесплатно

Шрифт
Интервал

Том первый

Великое русское путешествие

Венедикту Ерофееву[1]

Великое русское путешествие

Михаила Генделева,

санкт-петербургского

стихотворца

и

полкового

врача

Армии обороны Израиля,

правдиво изложенное им самим

в

тринадцати

книгах,

собранных в три тома,

содержащих:

пространные описания разнообразных приключений,

викторий, афронтов, авантюр и поединков

автора и героя,

а также

подробнейшие

хроники

стихийных бедствий, политических катаклизмов

и чудесных знамений

с присовокуплением

бесчисленного множества

новейших открытий по разным предметам знания,

как то:

геополитике, ксенопаразитологии,

этнографии, арифметике, натуртеологии,

прикладной эсхатологии[2],

русскому языку

et cetera

вкупе

с

прорвой

каких-то рекомендаций, адресов, поучительных историй,

пророчеств, исторических анекдотов, галантных тайн, песнопений,

писем, дат, снов, толкований последних, документов и фактов,

украшенных

сходственными портретами прекрасных дам,

героев, государственных мужей, простолюдинов, философов

и

портретом автора

с приложением

государственных секретов, планов, миниатюр и

рецепта действенного бальзама от любви

к женщине, родине и литературе,

то есть сведения, совокупно бесценные

для всех, желающих посетить

некоторые отдаленные части света.[3]

Предуведомление

…Уж не знаю как вы, дамы и господа персонажи, — мы, мы всецело и всегда за «соблюдайте чистоту» изящной словесности от низкой прозы.

Или — или!

Котлеты отдельно, мухи отдельно.

А то начинается — уйдет жена от литератора — бац! «Да куда ж это ты, Елена? Как же это я без тебя, Ленок?! Твой Э.»[4]. Не успел попасть под авто — дежурная теодицея…

Мы — против. Мы за беллетристику как слеза. Причем слеза не застящая, но отмывающая взгляд, брошенный вдогон журавлю достоверности в небе плача и причитаний:

Я часто думаю: меня
Не жалко. Жалко Потебня.[5]

Теперь попробуйте возразить нам, что искусство есть отражение реальности. Дерзните, осмельтесь только. Опровергнем: нет! То есть: да! Искусство есть отражение реальности искусства. Реальности искусства отражение. Так что руки на одеяло, герои!

Кроме того, реальность, она как хочет, так и там и отражается. Невзначай отразится:

На мир подлунный глянешь без прикрас —
и на тебе! Чайковский — пидарас… —

невзначай не отразится.

Нет! нас не интересует сомнительный сиюминутный успех у черни, не манит, и все! Наши образцы: «Одиссея», «Путешествия Гулливера», «Как реорганизовать Рабкрин»[6] — нетленные образцы наши.

Посему: все, что вы прочтете, — наглая ложь. То есть — и тем самым — честная и благородная правда нашей жизни, господа персонажи!

Донельзя нам с коллегами обрыдли экивоки — мол, «ни один из героев никогда не существовал в действительности»… Дудки! В нашей с вами, дамы и господа, действительности, мы очень даже существовали.

Вольно ж вам дуться, персонажи, не случайно сходство с прототипами…

Мы — не от мира сего.

Мы другой крови — ты и я.

Мы — другой коленкор. Мы воображения полет вкупе с генеральным героем М. С. Генделевым. И автором, он тоже ни-ког-да, он полет и игра прихотливого артиста.

Мы все фуфу. Чистый вымысел чистого разума:

На то, что нету, нету в жизни смысла, —
отличная есть рифма — «коромысло».

И еще. Понятно, никакой Генделев в Россию не ездил. Выезжать выезжал, въезжать — ни-ни ногой. Во-первых, его, доктора Генделева М. С., нет на белом свете (смотри выше!), он, извините, — герой, во-вторых, кто б его пустил в СССР, в-третьих, ни малейшей России не существует в природе — вообще — вот уже одиннадцать лет, как на родине живем. Спокойно, так что, так что не психуйте, дамы и господа, — все враки.

Привожу пар экзампль[7] пример: завалящий французик из Годо[8]. Урожденный, безусловно, еврей, но с волюнтарным (перевод иноязычных текстов, толкование выделенных курсивом темных мест и примечания на странице 303), конечно, израильским гражданством, и — поехал в Бордо. Есть о чем писать? О чем читать, глаза утомлять? Нету о чем писать, нету о чем читать, глаза б не глядели.

С тем
якобы Генделев Михаил Самюэльевич,
10 дня месяца ава[9] 5748 года, заря.
Афула[10], государство Израиль.

Книга первая

Сказание о Шалве-пилигриме

Если праздные люди почему-либо покидают родину и отправляются за границу, то это объясняется одной из следующих причин: Немощами тела, Слабостью ума или Непреложной необходимостью.[11]

Лоренс Стерн.
«Сентиментальное путешествие»

Глава первая,

в которой Шалва встретил рифмоплета

с лицом осеннего отлета

Как нефтяным ливнем, облит Шалва натуральной хулиганской кожей от — прославленного среди тех, кто понимает, — великого Дома — от тель-авивского Дома «Бегед-Ор»[12]. И не скрипели кожи при передвижении маленького, крайне активного организма Шалвы в пространстве Бухарестского аэропорта[13] — нет! визжали предсмертным поросячьим визгом штаны его, причем буколика усугублялась стуком копытц, оправленных в кинжальные техасские сапоги со шпорами. Короче. Шалва выглядел очень сильно; страницы же описания его законной донны утеряны нерасторопной машинисткой при перепечатке.

О количестве собственных чемоданов с богатыми дарами Шалва был осведомлен, но был осведомлен приблизительно. Его половина, кантовавшая оные чемоданы, утверждала, что — пятнадцать. В то время как старшая дочь, выполнявшая в компании ту же неблагодарную роль, что маршал Бертье


Еще от автора Михаил Самуэлевич Генделев
Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник)

В настоящей книге публикуется важная часть литературного наследия выдающегося русско-израильского поэта Михаила Генделева (1950–2009) в сопровождении реального, текстологического и интертекстуального комментария. Наряду с непубликовавшимися прежде или малоизвестными лирическими стихотворениями читатель найдет здесь поэму, тексты песен, шуточные стихи и стихи на случай, обширный блок переводов и переложений, избранную прозу (мемуарные очерки, фельетоны, публицистику, литературно-критические эссе), а помимо собственных произведений Генделева – ряд статей, посвященных различным аспектам его поэтики и текстологическому анализу его рукописей.


Книга о вкусной и нездоровой пище, или Еда русских в Израиле

Михаил Генделев. Поэт. Родился в 1950 году в Ленинграде. Окончил медицинский институт. В начале 1970-х входит в круг ленинградской неподцензурной поэзии. С 1977 года в Израиле, работал врачом (в т.ч. военным), журналистом, политтехнологом. Автор семи книг стихов (и вышедшего в 2003 г. собрания стихотворений), книги прозы, многочисленных переводов классической и современной ивритской поэзии. Один из основоположников концепции «русскоязычной литературы Израиля».


Рекомендуем почитать
Ключ от берлинской квартиры

Сборник повестей и рассказов Олега Моисеева.


Раз, раз - гость сидит у нас

«Раз, раз — гость сидит у нас» — остросюжетная детективная повесть. Шаг за шагом разворачивается картина нескольких убийств, раскрывается психология преступников и их сообщников.


В тени Большого дома

Сын видных революционеров, выпускник Военной академии, боевой офицер, украшенный многими орденами, — казалось бы, никаких оснований для конфликта с советской властью у КИРИЛЛА УСПЕНСКОГО (КОСЦИНСКИЙ — литературный псевдоним) не могло быть. Но у советской тайной полиции есть безошибочное чутье на смелость, честность, благородство. И она нащупала обладателя этих опасных качеств уже в 1944 году, отравляла ему жизнь в послевоенные годы, упрятала в тюрьму и лагерь в 1960-ом (хрущевская оттепель), не оставляла своими заботами и потом, пока не вынудила к эмиграции в 1978.Работу над главным делом своей жизни — «Словарем русской ненормативной лексики (Словарем слэнга)» — Кирилл Косцинский заканчивал уже в научном центре Гарвардского университета.


Прежде чем я упаду

Предположим, вы сделали что-то очень плохое, но поняли это слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить. Предположим, вам все-таки дается шанс исправить содеянное, и вы повторяете попытку снова и снова, но каждый раз что-то не срабатывает, и это приводит вас в отчаяние. Именно в такой ситуации оказалась Саманта Кингстон, которой всегда все удавалось, и которая не знала никаких серьезных проблем. Пятница, 12 февраля, должно было стать просто еще одним днем в ее жизни. Но вышло так, что в этот день она умерла.


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.