Великий - [8]

[21]) они, перемешав, подняли на один уровень с истинными плодами духа (которые есть: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание[22]) и выражение предпочтений отностильно последних назвали “нарушением норм плюрализма”".

Что это, прокламация, вложенная в уста беспомощного (перед бесцеремонным авторским произволом) персонажа? Этот проповеднический напор выглядел бы естественным в озвучивании Максима Исповедника, например, или, на худой конец - в контексте субботнего "слова пастыря" на первом канале, но уж никак не вяжется с образом современно человека, "типический" характер которого Вы постоянно стараетесь подчеркнуть. Давайте не будем подменять собой врачей! Иначе плодов Ваших творческих усилий придется ждать ad callendas Graecas[23].

Чего я, конечно же, Вам не могу пожелать.

Передаю поклон от моих пыльных полок и стеллажей!

И.С.

P.S. Сонечка, играя со мной, Вы соткали себя из противоречий, и Ваш образ никак не дается мне. Давая Вам советы, я не уверен: тому ли человеку я их адресую? Какая вы? Где Ваше "настоящее"?

* * *

От: [e-mail]

Дата: 1 декабря

Кому: [e-mail]

Тема: Avec l'espoir et la foi

Проходит все? Но почему и тогда остается? Почему заглядывает сквозь запотевшее окно, почему оставляет утром морозные письмена на стекле? Как образ предательства: едва им поверишь, потянешься к ним рукой, а их уж нет - их выплакало мимоходом, без дела заглянувшее в окно солнце… Вы знаете, как пахнет предательство? А ложь? Какая она на вкус? Если правда бывает горькой, то какова ложь? Можно ли ею насытить себя; можно ли ею вообще кого-либо насытить? Или она как обманчивая сладость Чупа Чупса, оставляющего после себя лишь зубную боль и никчемную липкую палочку в руке? Но почему мы не можем без нее?

Дорогой Иван Сергеевич! Великий Читающий Немой!

Я все Вам наврала. Я все придумала о себе. Кроме дяди Вани и моей повести (она была в Ваших руках, и теперь никто не сможет отрицать ее наличие в этом мире) и, конечно, звезды - она (будучи столь долго ожидаемой) явилась мне так явственно, так пугающе достоверно, что, будь это не сон, я возвестила бы об этом a la ville et le monde[24]. Впрочем, именно это я, кажется, и сделала в своем первом письме к Вам?

Я не написала Вам самого главного. Кокетничала с Вами, рассыпалась в сантиментах по поводу "пустых холодных комнат". Отчего бы мне сразу не сказать Вам правду? О том, что я, как маленький испуганный зайчишка, долго заглядывала в глаза прохожих и искала свое отражение. Но зачастую видела только разбитые зеркала. Это действительно так - там были лишь черные трещины и сколы амальгамы. Я не отражалась там! Как мало людей! Поистине, нужен фонарь Диогена. Но ведь это было! Я помню, как безупречно точно отражались мои глаза в глазах напротив - это были глаза дяди Вани. Они улыбались, и я в них улыбалась. Он подарил мне веру в человека. Она как искра тлела во мне и не давала остыть моему желанию "найти". И я нашла… В одной книге (совершенно случайно попавшей ко мне) я прочитала вот что:

"Жил на земле человек, муж гигантской силы духа, имя его Силуан. Он долго молился с неудержимым плачем: "Помилуй меня," но не слушал его Бог. Прошло много месяцев такой молитвы, и силы души его истощились; он дошел до отчаяния и воскликнул: "Ты не умолим!" И, когда с этими словами в его изнемогшей от отчаяния душе что-то надорвалось, он вдруг на мгновение увидел живого Христа; огонь исполнил сердце его и все тело с такой силой, что, если бы видение продлилось еще мгновение, он умер бы. После он уже никогда не мог забыть невыразимо кроткий, беспредельно любящий, радостный, непостижимого мира исполненный взгляд Христа, и последующие долгие годы своей жизни неустанно свидетельствовал, что Бог есть любовь, любовь безмерная, непостижимая…"

Я прочитала эту книгу до конца и пошла по следам Силуана. Храм, исповедь причастие… - все это постепенно становится частью моей жизни. Самое важное, полученное мной (и это - est inappréciable la perle[25]) - понимание того, что надо не искать свое отражение в других, но отражать самой; самой быть зеркалом. Благословенна рука дающего! Нет, пройти далеко мне еще не удалось. Отсюда этот мучительный страх показаться merle blanc[26] и желание скрыть от Вас свое лицо под вуалью прежней жизни. Но я действительно с изумлением прочитала Вашу повесть и испытала духовный восторг. Старый журнал "Сибирские Огни" - я, как подарок судьбы, нашла его среди кипы сваленных в кладовку ненужных бумаг Михаила Терентьевича. И неожиданная радость - знакомство с Вашей повестью "Березовый полог надежды"! Каюсь, других Ваших книг я еще не успела прочесть. Это счастье впереди! А пока… (сейчас, соберусь с силами, чтобы признаться), сейчас - решается моя судьба. Мы с Михаилом Терентьевичем решили связать свои жизни. Да-да, я приняла его предложение! (И, похоже, сделала это уже давно, задолго до "писем" и "игры в слова".)

Прошу Вас наперед забыть мой недобрый шепот в его сторону (его ночной кашель мне вовсе теперь не противен!). Быть может, когда-нибудь мы вместе с ним придем на Вашу встречу с читателями и подарим тот самый журнал "Сибирские Огни" (с него ведь, благодарение Богу, все началось!)… Впрочем, нет, он слишком мне дорог! Я сохраню его, a tout prix[27]. А Михаил Терентьевич обязательно купит Вам бутылку дорогого коньяку. У него есть средства. В отличие от меня, у него приличный заработок, что, надеюсь, позволит мне в будущем больше времени уделять перу и бумаге. Да, я же еще не успела сделать это важное признание: я вовсе не модная журналистка, я преподаю французский язык в одном из городских колледжей. Увы, моих финансов хватает только на пару свечей в воскресенье, на хлеб и интернет… и на мои визиты к отцу. Знаете, что я сделала после первой исповеди? Побежала к нему и долго плакала у него на плече. (Великодушно отпустите мне мою прежнюю ложь!) Он ничего не понимал (как же, столько лет!), а я плакала и прижимала его высохшее тельце к своей груди. О, он уже сполна получил свой груз страданий! Его семейная жизнь - мука, старость - наказание! Теперь, надеюсь, ему станет легче…