Великий Годден - [23]
Славный мальчик?
Я улыбнулась и по-доброму кивнула, желая уберечь его от трагической нехватки проницательности.
17
Мама работала над жакетом к свадебному наряду Хоуп. Ей хотелось придать ему форму колокола, и потому она вшивала в швы жесткие прокладки, чтобы ткань топорщилась. С жакетом было больше возни, чем с платьем – сложнее выкройка, – и мама то и дело бегала по пляжу к Хоуп, чтобы та примерила его. Я как раз возвращалась с моря, когда увидела, как она выходит из дома, и помахала ей.
– Пойдем, посмотришь, как он сидит на Хоуп, – предложила мама, и я, накинув на плечи полотенце, присоединилась к ней. Хоуп в полосатой майке и джинсах выглядела полной надежд восемнадцатилетней девушкой, и было трудно представить, что она выходит замуж.
– Не люблю я изысканные вещи, – пробормотала она, а мама помогла ей надеть жакет, подложила плечики и заколола боковые швы.
– Рассказывай, – улыбнулась она.
Хотя свадебный наряд был труден в исполнении, выглядел он совсем просто, словно ребенок придумал платье для торжественного случая.
– А застегивается… – сказала мама с булавками во рту, – он вот так. – Она заправила концы ткани и прижала жакет к телу.
Хоуп посмотрела на себя в зеркало.
– Очень мило, – без улыбки признала она.
Мама кивнула.
– А где Мэл? Я целый день его не видела.
– Прячется. Учит роль. Думаю, он попросил Кита, чтобы тот играл других персонажей. Я бы сама ему помогла, но он этого не хочет. Говорит, я бросаю на него неодобрительные взгляды.
– А это так?
– Возможно.
– Последний шов, – сказала мама, и Хоуп вздохнула:
– Я не смогу нормально поговорить с ним, пока все это не кончится. Может, мне следует забеременеть. Сделать самой себе лучшего друга.
– Даже шутить не смей на эту тему, – нахмурилась мама.
– А что не так с детьми? – спросила я. – Твою жизнь нельзя назвать неудавшейся.
– Заведи кота, – проигнорировала мои слова мама. – Чтобы составил компанию Гомезу.
– Ему это понравится.
Гомез, заслышав свое имя, притопал к нам и плюхнулся на пол рядом со мной, подобно мешку с молотками. Я почесала ему уши:
– Дорогой, хочешь в друзья кота?
Он ничего мне не ответил. Мы услышали, как отворилась задняя дверь.
– Приветствую вас, мои фанаты! – Это был Мэл.
Хоуп улыбнулась:
– Ты слишком уж жизнерадостен для сына беспутной королевы.
– Блудливый шарлатан! Кровавый, лживый, злой, сластолюбивый! О мщенье! Если это и безумие, то в своем роде последовательное. Какое чудо природы человек! Я изощряюсь в жалких восклицаньях и сквернословьем душу отвожу[4], как земле- ройка.
Мы посмотрели на него.
Он сделал паузу.
– Не землеройка. Судомойка. Я вас проверял.
Кит вошел в комнату вслед за ним, выбросил вперед руки и встал в позу:
– Тьфу, черт! Проснись, мой мозг!
– Дальше. – Мэл ждал, скрестив на груди руки.
– Не искушай меня. Я могу хоть завтра сыграть всю пьесу целиком.
– Тогда продолжай.
– И мечтать не смею о том, чтобы занять твое место, я всего лишь шотландская свинья. Но готов тотчас же подключиться, коли вдруг понадобится более юный Гамлет.
Мэл постучал пальцем по его голове:
– Ах ты, зеленый юноша.
– Мне нравятся слова кровавый, лживый, злой, сластолюбивый, – сказала я. – Я буду так называть Алекса.
– Это Алекс-то сластолюбивый? – воззрилась на меня мама.
– Ну пусть будет просто кровавый.
– Попробуй. – Кит схватил меня за руку и поставил на ноги. – Вещай. Можешь придумывать на ходу.
– Нет.
– Давай-давай, – потребовал Мэл. – Я начну: будь проклят ты, коварное и злобное отродие блудницы…
– Спасибо, – сказала мама.
Мэл перевел взгляд на нее:
– Без обид.
– Без них.
Он повернулся и теперь смотрел на меня.
– Нет, – отрезала я.
– Давай.
– Ну же, – поддержала его Хоуп.
Я вздохнула и с горем пополам приняла торжественную позу.
– Прочь с глаз моих, иль я твои кишки размажу в кашу. Ромео, о черносердечный негодяй. Вот в чем вопрос. Полундра, братцы!
Мэл, казалось, испытывал физическую боль:
– Что это было?
– Пиратский Шекспир, – с восхищением сказал Кит. – Очень современно.
– Это была твоя идея.
– Пиратский Шекспир? – нахмурился Мэл. – Ну уж нет, давайте без этого.
Я пожала плечами.
– Что бы это ни было, не привыкайте к этому, – сказал Мэл. Его сияющие глаза смотрели на Хоуп. – Это и есть священное одеяние для грядущей свадьбы?
– Ты не должен этого видеть, – пробормотала мама из-под подола. – Так что катись отсюда и не смотри.
– Знаешь что, – обратился он ко мне, – пошли декламировать теннис. Мне нужно прочистить себе мозги убийством.
– Я не могу так играть.
– Тогда иди и переоденься, и мы снова встретимся. Ну давай, топ-топ.
– Подождите, я пойду посмотрю, как вы играете, – сказала мама, собирая части будущего жакета, которые аккуратно сняла с себя Хоуп. – Я уже закончила.
– Спасибо тебе, ты святая. – Хоуп обняла маму.
– Могу я взять папину ракетку?
– А с твоей что не так?
– Лопнула струна.
Мама покачала головой:
– Почему все в твоей жизни нуждается в починке?
Я сочла ее вопрос риторическим.
Мэл выиграл у меня с разгромным счетом, что чрезвычайно улучшило его настроение. Когда я вошла в дом, Мэтти бродила по нему кругами, как лунатик.
– Привет, Мэтти!
– Привет! Видела кого-нибудь?
– Конкретно кого-нибудь? Я просто играла в теннис с Мэлом. Хоуп дома. Мама, наверное, наверху. Алекс? Тэм? Не знаю. Кит? В последний раз видела его с Мэлом. А что случилось с твоей походкой?
«Все изменилось тем летом, когда я приехала в гости к своим английским кузенам. Отчасти так получилось из-за войны, война вообще многое изменила, но я почти не помню жизни до войны, так что в этой книге — моей книге — довоенная жизнь не в счет. Почти все изменилось из-за Эдмунда. Вот как это случилось» «Как я теперь живу» — ее дебютный роман, который сразу стал бестселлером, был переведен на несколько языков, удостоен множества премий, по нему сняли фильм. Это антиутопия, в которой смешиваются мир подростка, головокружительная любовь и война — жестокая, не всегда явная, но от этого не менее страшная.
Мозг Джонатана Трефойла, 22-летнего жителя Нью-Йорка, настойчиво твердит ему, что юность закончилась и давно пора взрослеть. Проблема в том, что он не имеет ни малейшего понятия, как это сделать. Тем более, что все составляющие «нормальной взрослой жизни» одна за другой начинают давать трещины: работа, квартира, отношения с девушкой. А тут ещё брат просит присмотреть за двумя его собаками на время его отъезда. В отчаянных попытках начать, наконец, соответствовать ожиданиям окружающих, Джонатан решает броситься в омут с головой – жениться в прямом эфире перед многомиллионной аудиторией.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).