Великий Годден - [25]

Когда мы пришли, я сообщила Хьюго, что Мэл научил меня играть, но всегда у меня выигрывает. Может, он намеренно не стал учить меня каким-то тонкостям игры, дабы постоянно одерживать надо мною верх, но скорее дело было в том, что я мало практиковалась.

– Я немного играл в школе, – сказал Хьюго.

– Теннис в школе? Видел бы ты мою школу. Легкая атлетика два раза в месяц при условии, что нет дождя, а он идет всегда, гимнастика курам на смех и так называемые игры.

– У нас были теннис, йога, боевые искусства и медитация. Каждый день.

– Вау!

Мы немного разогрелись, гоняя мяч по корту, и, похоже, он бегал больше, чем я, что несколько меня воодушевило. Я в основном отбивала мячи и потому начала думать, что, по крайней мере, сыграю достойно.

– Хочешь подавать?

Я отрицательно покачала головой.

– О’кей.

Его первая подача была легкой, и я отбила мяч в дальний угол, так близко к линии, что он поднял немного меловой пыли. Это был удачный удар, не дающий представления о моем умении играть, но я увидела, что Хьюго слегка нахмурился и задумался.

Следующая подача чуть не снесла мне ухо. Я едва успела поднять ракетку, а мяч уже ударился о землю в четверти дюйма от линии и с грохотом влетел в забор у меня за спиной.

Я с открытым ртом уставилась на него:

– Господи, Хьюго, где ты научился так подавать?

Он пожал плечами и снова подал. На этот раз подача была детской, и я смогла отбить ее.

– Давай еще.

Теперь я внимательно смотрела, как он подает. Он не выглядел очень уж спортивным, его плечи не были широкими, а руки не бугрились мускулами, но стоило ему подбросить мяч в воздух, как все его тело стянулось в тугой узел, а затем распрямилось, словно пружина, и когда ракетка коснулась мяча, ей передалась вся сила его ног и коленей, его бедер и мускулов спины и плеч. И это было потрясающе.

Поняв, что нет смысла играть со мной в полноценный теннис, он вернулся к мягким подачам и стал направлять мячи более-менее прямо мне под правую руку, так что я могла отбивать их и при этом не терять контроль над собой. Я привыкла проигрывать Мэлу, считавшему себя хорошим игроком, но сейчас происходило что-то совершенно другое. Даже звук мяча, по которому ударяла его ракетка, был не таким, как у меня. У меня удар получался глухим, у него – резким, как выстрел. Я чувствовала себя почти что больной от зависти, и неожиданно он стал нравиться мне гораздо больше, чем прежде. Он, Хьюго, раскрывался медленно.

Мы играли с ним час, и он легко, по большей части аккуратно отбивал мои удары, а я снова принимала мяч. Затем, под конец поединка, когда я уже думала, что не полностью опозорилась, он послал мяч туда, откуда я не могла достать его, так быстро, что я едва зафиксировала его полет. Играй мы по-настоящему, матч закончился бы в считаные секунды.

– Если мы сейчас не остановимся, я умру, – наконец сказала я, тяжело дыша, и в измождении опустилась на скамейку. – Хотелось бы мне играть, как ты.

– Сможешь, – ответил Хьюго. – Просто нужна практика.

– Мне всей жизни не хватит, чтобы так напрактиковаться. Твой теннис кажется высоким искусством. А я просто гоняю мяч туда-сюда. Сам знаешь, у нас, у англичан, лучше всего получается проигрывать с достоинством.

Хьюго нахмурился:

– У вас странная страна.

– Кто бы говорил.

Мимолетная улыбка.

Мы пошли к нашим, чтобы перекусить и поплавать. Солнце весь день то ярко светило, то скрывалось за облаками. Хьюго схватил сушившиеся на веревке плавки. Мы доели остатки еды с прошлого вечера и, проигнорировав правило, запрещающее плавать в течение тридцати минут после приема пищи, залезли в воду. Волны, гонимые ветром, были большими.

– Пожалуйста, не говори мне, что ты еще и виндсерфингом занимаешься, – сказала я, привыкнув к воде.

– Не-а. Теннис и плавание. Акваланг. Иногда бегаю по пересеченной местности. Соккер. Баскетбол. – Он немного подумал: – Бейсбол, лакросс, тхэквондо, кикбоксинг. Это все.

Я покачала головой:

– Мы росли на разных планетах.

– Похоже на то.

– А какой из себя Лос-Анджелес?

– Да обычный. – Он слегка повел плечами. – Я привык к нему. А какой из себя Лондон?

Я задумалась:

– Шумный, грязный. – Я поплыла в сторону. – Но мне он нравится. Это мой дом.

Хьюго был выше меня и мог коснуться ногами дна.

– Лос-Анджелес – не мой дом. У меня нет дома.

Простота этого заявления ошарашила меня. Как такое может быть? Дом обычно сводил меня с ума, но он был для меня всем – там родители, братья-сестры, друзья, школа.

– А как же… – Я запнулась.

– Моя мать? Брат?

– Отец?

– Я видел его всего два раза в жизни.

– А вы с Китом…

– Нет, – ответил он, быстро взглянув мне в лицо. – Мы с ним – нет. Не знаю, трахалась ли она с нашими отцами больше одного раза. И вообще хоть с кем-то.

Ох.

Хьюго нырнул, сделал два мощных гребка, и я потеряла его в мрачном море. Вынырнув на некотором расстоянии от меня, он поймал волну, катящуюся к берегу, вышел из воды и потряс головой, словно собака. Не оборачиваясь, взял полотенце и направился к маленькому домику. Я смотрела на него и думала над его словами.

То, что прежде я считала неприязнью, предстало чем-то еще. Уязвимостью?

19

Когда мы были маленькими, шесть недель летних каникул казались невероятной пропастью между концом учебного года и началом следующего. Теперь мы стали старше, ход времени ускорился, и стоило только лету вступить в свои права, как оно оказывалось уже наполовину позади. Подготовка к свадьбе усиливала это впечатление; если у тебя слишком мало времени на организацию вечеринки, это фокусирует ум на происходящем. Путешествие на лодке было еще впереди, но близость теннисного турнира свидетельствовала о том, что и сентябрь близок, и это превращало турнир в несколько меланхоличное событие. Между тем от Флоренс по-прежнему не было вестей, даже ответа на приглашение на свадьбу, отчего Хоуп чувствовала себя не в своей тарелке, поскольку рассчитывала, что, приехав на свадьбу, та потом заберет мальчиков.