Великий Годден - [27]
Хоуп даже не оторвала глаз от книги. Мама, казалось, задумалась.
– Может, небесно-синий бархат? Вышивка в тон? Жилет и… сандалии?
– Без панамы? Фи! – Мэл опять наполнил бокал. – Вот почему дело кончится тем, что я буду сочетаться браком в купальном костюме и твидовом пиджаке. Никто не принимает мое одеяние всерьез.
– Я и не знала, что у тебя есть свои соображения по этому поводу, счастье мое. – Хоуп потянулась погладить его руку, но он оттолкнул ее.
– Я не нуждаюсь в том, чтобы меня кто-то облагодетельствовал, сам обеспечу себе подходящее облачение, и все будут поражены.
– Но не поражай нас слишком уж сильно.
– Ладно. – Мэл повернулся к Алексу: – Ты умеешь шить, мальчик мой хороший?
– Шить?
– Владеешь иголкой? Знаешь, как делать петли для пуговиц? Обрабатывать внутренние швы? – Мэл поднял бровь. – Если это кому-то интересно, я оденусь…
– Никому не интересно, – оборвала его Хоуп. – Думаю, пора есть.
Мэл взял за руку Тамсин и направился с ней в кухню:
– Ты же поможешь мне найти что-нибудь из одежды, дорогуша? Мы можем придумать парные костюмы. И будем счастливы.
Тэм просияла.
Мэтти же, напротив, была несчастна. Нервничала, сомневалась в себе, мало ела и кусала пальцы до крови. Она теряла вес, и ей это не шло; выпирающие ключицы делали ее старше. Я же, со своей стороны, была полна надежд. Когда все это кончится, думала я, я смогу перестать сопротивляться. Когда он будет учиться в своей академии, а я буду жить не дома. Когда жизнь станет настоящей. Может быть, тогда. Тогда я увижу, как терпелив он на самом деле.
– Как ты думаешь, Кит и Мэтти ладят между собой? – Мама собирала в саду тмин.
Хоуп пожала плечами:
– По-моему, они выглядят счастливыми.
– Я очень не хочу, чтобы ей было больно. Она, кажется, сходит по нему с ума.
– Лето. Скоро все так или иначе закончится, – сказала Хоуп.
Мама вздохнула:
– Бедная Мэтти.
– Ну не знаю. Я в ее возрасте убила бы за то, чтобы быть с таким парнем. По крайней мере, ему не сорок и он не женат.
– Сорок? – насторожилась мама.
– Тогда это казалось мне очень романтичным.
– О ком это ты?
– О ком.
– О ком это ты?
– Тебе не надо об этом знать, – сказала Хоуп. – Он был учителем в театральной школе. Это продолжалось два года. Но я была старше Мэтти – мне было девятнадцать или двадцать.
– А потом ты познакомилась с Мэлом?
– Я тогда еще встречалась с учителем. Несколько месяцев у меня были они двое. – Хоуп выглядела задумчивой. – В конце концов я предпочла Мэла. Но на это потребовалось время.
Я прежде не слышала эту версию их романа.
– Он всегда называл это coup de foudre[5].
– Черт побери, так оно и было. – Мэл принес из дома еще несколько бокалов.
– Для него, но не для меня.
– О, спасибо огромное. – Он снова скрылся в доме.
– Так почему ты передумала? – расспрашивала мама, словно журналистка.
Хоуп засомневалась:
– Не знаю. Я, как говорится в песне, привыкла к его лицу.
– Да?
Она пожала плечами:
– Кто его знает. Он не наскучил мне со временем. Кроме того, он был без ума от меня.
– Без ума от парня, – пропел Мэл на кухне.
– Перестань подслушивать!
– А потом я вдруг поняла, что жизнь без него не будет даже приблизительно так хороша, как жизнь с ним.
– Ах ты сумасшедшая романтичная дурочка. – Мама вручила ей пучок трав.
Я с минуту поразмышляла над услышанным.
– Эй, почему у тебя такое вытянутое лицо? – Снова примчавшийся Мэл шутливо толкнул меня на землю, изображая битву со всеми необходимыми звуковыми эффектами, а я старалась откатиться прочь.
– Оставь меня в покое, псих! – И тогда Мэл стал воспроизводить сцену из «Психо» в душе, со взмахом ножа и пронзительной музыкой, и к тому времени, как мне удалось высвободиться, я изнемогала от пыхтения и смеха одновременно. Подняв глаза, я увидела Кита, наблюдавшего за нами с каким-то странным выражением лица. Мэл тоже заметил его и пропустил удар, но потом возобновил действо – стал танцевать, декламируя Быть или не быть, перемешав Фреда Астера и Шекспира.
Хоуп покачала головой:
– Можешь поверить, что я собираюсь замуж за этого шута?
Каждый из нас хотел бы оказаться на ее месте, будь такая возможность.
21
Работа помогала мне не только сменить обстановку, но еще и спасала от подкрадывающейся пляжной клаустрофобии. Свежий воздух, подувший в начале лета с приездом Годденов, начал терять свою свежесть и проникаться беспокойством. Это пугало меня. Лето нужно для удовольствия и скуки, а не для хаоса и сомнений.
Я знала, что если Линн пребывает в плохом настроении, значит, выпадает недостаточно дождей, поливающих ее огород, или же ее муж снова пришел пьяным. Денис, чья смена следовала за моей, была в два раза старше меня и интересовалась в основном бульварными журналами. И это успокаивало меня.
– Взгляни, – говорила она, показывая на какую-нибудь кинозвезду, фыркая и покачивая головой. – Зачем заводить отношения с эротоманом? Будь у меня такой выбор, как у нее, я бы даже палкой до него не дотронулась.
Поскольку Кит из известных им людей был ближе всех к настоящим знаменитостям, Денис и Линн отчаянно симпатизировали ему.
Когда он приходил в магазин, то так очаровательно бормотал и заикался, что Линн всегда говорила ему вслед:
«Все изменилось тем летом, когда я приехала в гости к своим английским кузенам. Отчасти так получилось из-за войны, война вообще многое изменила, но я почти не помню жизни до войны, так что в этой книге — моей книге — довоенная жизнь не в счет. Почти все изменилось из-за Эдмунда. Вот как это случилось» «Как я теперь живу» — ее дебютный роман, который сразу стал бестселлером, был переведен на несколько языков, удостоен множества премий, по нему сняли фильм. Это антиутопия, в которой смешиваются мир подростка, головокружительная любовь и война — жестокая, не всегда явная, но от этого не менее страшная.
Мозг Джонатана Трефойла, 22-летнего жителя Нью-Йорка, настойчиво твердит ему, что юность закончилась и давно пора взрослеть. Проблема в том, что он не имеет ни малейшего понятия, как это сделать. Тем более, что все составляющие «нормальной взрослой жизни» одна за другой начинают давать трещины: работа, квартира, отношения с девушкой. А тут ещё брат просит присмотреть за двумя его собаками на время его отъезда. В отчаянных попытках начать, наконец, соответствовать ожиданиям окружающих, Джонатан решает броситься в омут с головой – жениться в прямом эфире перед многомиллионной аудиторией.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.