Великий Годден - [17]

– Привет!

Голос раздавался сверху, и я приподнялась, щурясь от солнца и пытаясь разглядеть, кто это. Но к тому времени, как мне это удалось, он уже сидел рядом со мной.

– Я услышал, как храпит Гомез, – сказал Кит. – Решил было, что у меня галлюцинации, но потом заметил, что трава примята. Прекрасное место. Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь?

– Ты уже сделал это.

– Верно, – рассмеялся он и вытянулся на траве, заложив руки за голову и скрестив ноги, так что его ступни касались меня, то ли намеренно, то ли нет. – Ты любишь прятаться, верно? Всегда стремишься скрыться от чужих глаз.

Я взглянула на него, но он смотрел прямо в небо. Гомез снова закрыл глаза, рассеянно помахивая хвостом.

Кит выдохнул:

– Хорошее место. Тихое.

– Оно было таким.

Он открыл один глаз и улыбнулся:

– Если хочешь, я уйду.

Мне не хотелось этого. Он был ленив и уверен в себе и дал мне понять, что изрядно потрудился, чтобы найти меня. У меня нет иммунитета к лести. Ни малейшего.

– Итак, – сказала я спустя одну-две минуты. – Ты и Мэтти.

Он засмеялся:

– Что она тебе наговорила?

– Наговорила? Ты серьезно?

– О’кей. – Он с минуту подумал. – Это так очевидно?

– Родители еще не сообразили, что к чему, но это вовсе не значит, что всем остальным неясно, что происходит.

Он улыбнулся моим словам.

– Тебе действительно нравится Мэтти?

– Да, конечно, – нахмурился он. – А как иначе?

С чего начать?

Он повернулся и на этот раз посмотрел на меня внимательно:

– Ты недооцениваешь ее только потому, что она твоя сестра. А она умна, амбициозна, красива… – Он легонько толкнул меня ногой.

– Просто пытаюсь разобраться в твоих планах, Кит Годден. Она действительно подходит тебе?

– Ты мне не веришь, – сказал он. – Считаешь меня игроком.

– Я не знаю, что ты собой представляешь. – И это была правда. – И мне, в общем-то, все равно. – А вот это правдой не было.

Он закрыл глаза. Солнце высветило его идеальной формы бровь. Смотреть на него было все равно что смотреть через призму: при каждом ракурсе ты видишь нечто иное. Определенно одно: ты не можешь не смотреть на него. В каком-то смысле это был синдром Мэтти: он нуждался в том, чтобы на него смотрели, и потому делал все, дабы привлечь твой взгляд. И это напоминало мне хищные растения, издающие прекрасные запахи или очаровывающие яркими цветами. Он был очень приятным. Он приятно улыбался. От него приятно пахло. Мне ужасно хотелось лизнуть его руку.

В течение долгого времени никто из нас не произнес ни слова, и я решила, что разговор окончен. Но как только я опять задремала, он сказал, очень тихо, не открывая глаз:

– Но это вовсе не означает, что я не считаю тебя потрясающей.

Мои глаза распахнулись.

– И это правда.

Экстаз и возмущение.

– Ты другая. – Кит зевнул, вытянул руки над головой и улыбнулся: – Но это опять-таки не значит, что я не считаю тебя потрясающей.

Я стараюсь доверять своим инстинктам, хотя они, бывает, обманывают меня. Я посмотрела на свои пальцы, желая выяснить, дрожат ли они, потом обратилась к шее: а как ведет себя она? Я чувствую, когда на ней поднимаются волоски, а это случается, если я предвижу опасность, или когда я польщена, или осознаю свою исключительность, или полна радости бытия.

Сейчас я чувствовала себя польщенной, и особенной, и полной радости бытия. Вот только где-то вдалеке вспыхнул красный свет.

13

– Кто-нибудь видел Хьюго? – Мэл, как и все мы, чувствовал себя виноватым из-за того, что младшему Годдену уделялось слишком мало внимания. Но если по справедливости, это происходило вовсе не потому, что мы не старались.

Хьюго, хочешь сыграть в шахматы? Хочешь пойти поплавать? А в магазин? Как насчет прогулки? Поможешь с ужином? Хочешь почитать книгу? Это хорошая книга, она должна тебе понравиться.

Он никогда не отвечал «да». И разве кто-то способен вынести такое число отказов?

«Нет, спасибо», – говорил он. Или просто: «Не-а», или вообще молчал и лишь иногда отрицательно качал головой, словно страдал аллергией на контакты с людьми, аллергией на нас.

Мэтти считала его социально неуклюжим, не способным общаться, слишком надменным и к тому же фриком, и было жаль, что он оказался в комплекте с Китом. Мама и Хоуп говорили, что он просто застенчив. А папа вел себя как типичный мужчина – не замечал того, что происходит у него под носом.

– Хьюго? – спрашивал он. – Да он хороший парень.

О-ох.

Отношение братьев друг к другу беспокоило меня. Мы четверо могли сражаться как дикие звери, но только за нечто обычное – за какие-то вещи, за еду, за внимание. А Хьюго и Кит, казалось, искренне не любят друг друга, хотя Кит превращал это в шутку. Хьюго же этого не делал. Если Кит входил в комнату, Хьюго вставал и уходил.

Когда Хьюго оказывался поблизости, я наблюдала за ним, но мало что видела. Иногда он ходил к морю. Иногда был в доме. Иногда читал. Иногда просто лежал на спине на песке. Большую часть времени мы его не видели, словно он надевал плащ-невидимку, и ему было совсем нетрудно затеряться в окрестностях. Он был не так интересен мне, чтобы часами размышлять, где он или чем занимался весь день.

Я пыталась нарисовать спящего в траве Гомеза, выбрав его потому, что он был единственным живым существом, способным оставаться неподвижным на протяжении какого-то времени. Я работала уже давно и так сильно сосредоточилась на своем занятии, что не заметила, что в десяти футах от меня кто-то сидит.