Великий Годден - [18]
Он прочистил горло, и я посмотрела на него.
– Ну? – сказал Хьюго.
– Ну что? – Все-таки он был чертовски странным.
– Ты как-то странно заботишься о своей сестре.
– Ты это о чем?
– Да о том, что ты сближаешься с моим братом.
– Я с ним не сближаюсь.
Он посмотрел на меня и фыркнул.
Мне не хотелось продолжать этот спор.
– Мы с ним друзья.
– Друзья? – Он как-то безрадостно хохотнул. – Кит ни с кем не дружит. Он занимается сексом.
– Только не со мной.
Хьюго слегка пожал плечами.
– Ты совсем меня не знаешь.
– Верно. – Он покачал головой. – В этом нет необходимости.
Что это? Соперничество между братьями? Хьюго ревнует его… ко всем и вся? Я не винила его. Я бы на его месте тоже ревновала.
– А что, кстати говоря, ты тут делаешь?
– Рисую тебя, рисующую Гомеза, – ответил он, и я заметила, что в руках у него маленький альбом и ручка. И я подумала: «Ну какой идиот рисует ручкой?»
– Дай посмотреть. – Я протянула руку и очень удивилась, когда он, ни секунды не сомневаясь, подошел ко мне и протянул альбом. Набросок оказался грубым и эксцентричным, но в то же время забавным и точным.
– А я и не знала, что ты умеешь рисовать. – Чем дольше я смотрела на этот набросок, тем больше он мне нравился. И это почему-то немного сердило меня. – Я рисую не так хорошо, как ты.
Он снова пожал плечами:
– Ты рисуешь по-своему.
Я пролистала альбом. В нем были портреты всех нас – моментально узнаваемые, они заставляли тебя смеяться и в то же время смущали. Кроме того, здесь были пейзажи с неожиданными деталями: летящая черепаха, какой-то неприличный динозавр.
– О. – Я чувствовала себя уязвленной, и у меня вызвало раздражение, что он не озаботился обнаружить свой талант раньше. Вот она я, собираюсь устроить из рисования шоу и поговариваю о поступлении в художественную школу, и тут он показывает мне альбом с такими рисунками. Сделанными ручкой.
– Это так характерно для тебя, – сказала я.
Он, казалось, был искренне удивлен:
– Что?
– Ты не говорил нам, что умеешь рисовать.
Он уставился на меня:
– Так вы не спрашивали.
– Ты понимаешь, о чем я.
– Нет. – Он какое-то время изучал свои руки, и я с удивлением увидела, что они у него дрожат. Я не могла понять, что выражает его лицо, и это было неудивительно, поскольку я никогда не могла понять, что оно выражает.
– Я чем-то обидел тебя? – наконец спросил он. – Со всеми остальными ты ведешь себя нормально.
– Обидел меня? Ну, вообще-то, да. Обидел. Тебе здесь не нравится. Ты ни с кем не разговариваешь. Ты подсматриваешь за нами…
– Подсматриваю?!
– Да, подсматриваешь. Такое впечатление, что ты бы с большим удовольствием оказался в камере смертников, чем у нас. Тебе не нравится даже Хоуп или Мэл. А мы всего лишь хотим хорошо провести лето. А ты похож на чертова змея в Эдемском саду.
Он смотрел на меня с возмущением.
– Это я-то змея? Превосходно. Держу пари, тебе бы очень хотелось, чтобы я больше походил на своего брата.
– Я этого не говорила.
– Надо же, как ты вежлива со мной. – Голос у него стал ледяным. Он встал, забрал у меня альбом и быстро ушел прочь. Я же в раздражении притоптывала ногой. В жизни не встречала людей, способных так быстро привести меня в бешенство.
Я пошла за ним.
– Кстати говоря, почему ты все здесь так ненавидишь? И ты ненавидел нас еще до того, как твой брат замутил с Мэтти.
Он, похоже, был шокирован.
– Я ничего не имею против Мэтти. Она хорошая.
Какое-то мгновение мне казалось, что он сейчас расплачется. Мы оба дрожали от распирающих нас эмоций. Ни он, ни я не знали, что сказать.
– Послушай, – наконец проговорила я. – Давай просто забудем о нашем разговоре.
Он покачал головой.
– Приходи иногда рисовать со мной.
– Именно это я и сделал сегодня.
Ради всего святого.
– Приходи еще.
– Не знаю. – Он уставился в землю.
Мы стояли и молчали, Хьюго покраснел и старался скрыть выступившие на глазах слезы.
– Пойдем погуляем.
Он засомневался.
– Пошли, – настаивала я, но он не сдвинулся с места, и тогда я взяла его за руку.
Он сильно вздрогнул:
– Не хватай меня!
– Прости, Хьюго. Я не знала, что ты ненавидишь, когда к тебе прикасаются.
– Не когда прикасаются! – Он почти кричал. – Я ненавижу, когда меня хватают!
Хорошо. Прекрасно. Да ты, Хьюго, просто-напросто прогулка по минному полю.
Мы молча дошли до болота. Стояла такая тишина, что было слышно, как у нас над головами пролетают птицы. Полмили. Миля. Напряжение между нами исчезло, и остались только мягкий плеск моря, возгласы птиц и далекий гул голосов.
– Тебе нравится здесь?
Это было хорошее место, окаймленное камышом и облаками. Над нами пролетела крачка. Я села, и Хьюго сделал то же самое, на некотором расстоянии от меня. Над морем удалялись от нас грозовые тучи.
Какое-то время мы рисовали.
А потом я услышала:
– Пст!
Он поднял вверх небольшой набросок, всего несколько линий, и я, прищурившись, увидела, что он нарисовал меня, сидящую в камышах. Из моего чернильного сердца торчала длинная стрела, и она была нацелена на маленькую птичку с непрорисованными крыльями.
Я перевела взгляд на его лицо, но солнце светило ему в спину, и мне не были видны его глаза. И на одну секунду, быструю, как вспышка света, я почувствовала слабое желание. Я смотрела на него, на то, как он откинулся назад и ждал.
«Все изменилось тем летом, когда я приехала в гости к своим английским кузенам. Отчасти так получилось из-за войны, война вообще многое изменила, но я почти не помню жизни до войны, так что в этой книге — моей книге — довоенная жизнь не в счет. Почти все изменилось из-за Эдмунда. Вот как это случилось» «Как я теперь живу» — ее дебютный роман, который сразу стал бестселлером, был переведен на несколько языков, удостоен множества премий, по нему сняли фильм. Это антиутопия, в которой смешиваются мир подростка, головокружительная любовь и война — жестокая, не всегда явная, но от этого не менее страшная.
Мозг Джонатана Трефойла, 22-летнего жителя Нью-Йорка, настойчиво твердит ему, что юность закончилась и давно пора взрослеть. Проблема в том, что он не имеет ни малейшего понятия, как это сделать. Тем более, что все составляющие «нормальной взрослой жизни» одна за другой начинают давать трещины: работа, квартира, отношения с девушкой. А тут ещё брат просит присмотреть за двумя его собаками на время его отъезда. В отчаянных попытках начать, наконец, соответствовать ожиданиям окружающих, Джонатан решает броситься в омут с головой – жениться в прямом эфире перед многомиллионной аудиторией.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).