Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза - [407]

Он повысил голос до надсадного крика.

– Я убью тебя! – вопил он. – Если ты не уберешься отсюда, я убью тебя, убью, убью!

Теперь в его глазах сверкало безумие, но Дот встала и бесстрашно шагнула к нему.

– Энтони! Энтони!..

Он лязгнул зубами и слегка отпрянул, как будто собираясь наброситься на нее со всей силой, но потом изменил свое решение и с диким видом оглядел пол и стены.

– Я убью тебя! – бормотал он между короткими, судорожными вздохами. – Я убью тебя!

Он вцепился в это слово, как будто мог одной лишь силой воли осуществить свое намерение. Наконец встревожившись, она больше не стала приближаться к нему, но, встретившись с его неистовым взглядом, на шаг отступила к двери. Энтони принялся метаться из стороны в сторону, по-прежнему изрыгая свою единственную угрозу. Потом он нашел то, что искал: прочный дубовый стул, стоявший у стола. С резким, прерывистым криком он схватил стул, занес над головой и с бешеной силой запустил его прямо в белое испуганное лицо на другой стороне комнаты… Потом на него опустилась вязкая беспросветная тьма, вычеркнувшая любые мысли, ярость и безумие, – и с почти осязаемым щелчком лик мира изменился у него перед глазами…

Глория и Дик пришли в пять часов и стали звать его. Ответа не было; потом они вошли в гостиную и обнаружили стул с разломанной спинкой, валявшийся у двери. Они сразу заметили, что комната находилась в беспорядке: ковры сдвинуты, фотографии и безделушки свалены посреди стола. В воздухе висел тошнотворно-сладковатый запах дешевых духов.

Они нашли Энтони сидящим в пятне солнечного света на полу его спальни. Перед ним лежали три больших раскрытых кляссера, и когда они вошли, он перебирал целую кучу марок, вытряхнутых из одного из них. Подняв взгляд и заметив Дика и Глорию, он с критическим видом склонил голову набок и жестом велел им не подходить ближе.

– Энтони! – возбужденно крикнула Глория. – Мы победили! Они отменили предыдущее решение!

– Не входите, – слабым голосом пробормотал он. – Вы испачкаете марки. Я разбираю их и знаю, что вы наступите на них. Все всегда пачкается.

– Что ты делаешь? – изумленно спросил Дик. – Впадаешь в детство? Разве ты не понимаешь, что вы победили в суде? Теперь у тебя есть тридцать миллионов!

Энтони лишь укоризненно посмотрел на них.

– Закройте за собой дверь, когда выйдете отсюда. – Он говорил как нахальный ребенок.

Глория смотрела на него с постепенно нарастающим ужасом.

– Энтони, что случилось? – воскликнула она. – В чем дело? Почему ты не пришел… Боже, что это такое?

– Послушайте, – мягко сказал Энтони. – Вы двое, убирайтесь отсюда, а не то я расскажу дедушке.

Он взял пригоршню марок и разбросал их вокруг себя, – разноцветные и яркие, как листья, они переворачивались и витиевато порхали в солнечном свете, – марки Англии и Эквадора, Венесуэлы и Испании… Италии…

Вместе с малыми птицами [260]

Утонченная небесная ирония, предопределившая кончину бесчисленных поколений воробьев[261], несомненно отмечает тончайшие интонации устной речи пассажиров таких судов, как «Беренгария»[262]. И она, несомненно, присутствовала при том, как молодой человек в клетчатом кепи быстро пересек палубу и обратился к хорошенькой девушке в желтом платье.

– Это он, – сказал он, указывая на закутанную фигуру, восседавшую в кресле-каталке возле поручней. – Энтони Пэтч. Он впервые появился на палубе.

– О, так это он?

– Да. Говорят, он немного повредился умом с тех пор, как получил свои деньги четыре или пять месяцев назад. Видите ли, тот другой тип по фамилии Шаттлуорт, религиозный парень, который не получил денег, заперся в номере отеля и застрелился.

– Ох, вот как…

– Но похоже, Энтони Пэтч не переживает по этому поводу. Он получил свои тридцать миллионов. И при нем есть личный врач на тот случай, если ему придет в голову, что здесь что-то не в порядке. А она выходила на палубу? – спросил он.

Хорошенькая девушка в желтом осторожно огляделась.

– Она была здесь минуту назад. Ходила в шубе из русского соболя, которая, должно быть, обошлась в небольшое состояние. – Она нахмурилась и решительно добавила: – Знаете, я ее не выношу. Она выглядит какой-то… какой-то крашеной и нечистой, если вы понимаете, что я имею в виду. Некоторые люди просто выглядят такими независимо от того, какие они на самом деле.

– Да, я понимаю, – согласился мужчина в клетчатом кепи. – Впрочем, она выглядит недурно. – Он немного помолчал. – Интересно, о чем он думает, – полагаю, о своих деньгах или, может быть, испытывает угрызения совести по поводу этого Шаттлуорта.

– Возможно…

Но мужчина в клетчатом кепи весьма заблуждался. Энтони Пэтч, сидевший возде поручня и смотревший на море, не думал о своих деньгах, ибо в своей жизни он редко бывал по-настоящему озабочен материальным тщеславием, и не об Эдварде Шаттлуорте, поскольку лучше всего смотреть на вещи со светлой стороны. Нет, он был погружен в вереницу воспоминаний, во многом так же, как полководец, который оглядывается на успешно проведенную кампанию и анализирует свои победы. Он думал о перенесенных тяготах, о невыносимых страданиях, которые он претерпел. Его пытались наказать за ошибки его юности. Он был ввергнут в беспощадную нищету, его мечтательные устремления сурово карались, друзья покинули его… даже Глория обратилась против него. Он был один, совершенно один против всего этого.