Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза - [409]

Фрэнсис Скотт Фицджеральд и Зельда в Мантгомери, 1920 год

Зельда Сейр в 1919 году

Первый вариант рукописи назывался «Романтический эгоист». Фицджеральд начал серьезно перерабатывать ее летом 1919 года, в марте 1920-го она вышла под названием «По ту сторону рая», а писателя обозначили как самого молодого из когда-либо изданных в одном из старейших издательств Америки Charles Scribner’s Sons. Как и все последующие вещи Фицджеральда, этот текст имеет немало личного – сам автор отмечал, что отразил в книге и первую любовь, и студенческие годы. Успех был ошеломляющий, теперь перспективному и блистательному молодому автору от литературы Фицджеральду было что предложить амбициозной невесте.

Роман «Прекрасные и проклятые» последовал за дебютом и был опубликован в 1922 году. Это была первая попытка Фицджеральда отразить «век джаза». Определение, к слову, было его личным изобретением. Это также был первый текст, в котором начинающий писатель не только осмысливал эпоху. На примере судеб Энтони Пэтча и его жены Глории он впервые рассказал историю своих отношений и брака с Зельдой, с которой в тот момент они жили бесшабашной безумной жизнью, типичной для «золотой» американской молодежи начала 1920-х. В ту пору брак Фицджеральдов представлял собой череду громких скандалов, освещенных в прессе, эксцентричных поступков и бездумную трату состояния. Деньги текли рекой – Зельда выросла в семье известного юриста, Фицджеральд уже прославился как восходящая звезда новой литературы. Средства алабамского свекра и гонорары уходили на алкоголь, наряды, отдых в отелях, штрафы и судебные залоги.

Фотография четы Фицджеральд зимой 1921 года

Фицджеральд много писал о молодых годах, о студенчестве, где он впервые осознал свою социальную и финансовую несостоятельность, об отношениях с девушками – волнующей физической стороне и искаженной морали новой эпохи. Это было удивительное время. Молодежь нащупывала новые границы, раздвигала их, едва ли не впервые в истории открыто бунтуя против старших поколений. Фицджеральд вновь и вновь описывал своих ровесников, вернувшихся с полей и из окопов Первой мировой войны. Они были юны и в целом мало знали устройство мирной жизни и ее социальные механизмы. У них за плечами был горький опыт, и они пытались компенсировать упущенные годы и возможности. Не верящие в стабильность, часто страдающие посттравматическим расстройством, о котором специалисты заговорят много позже, эти молодые люди старались взять от жизни как можно больше наслаждений и незаслуженных бонусов, не задумываясь о том, что будет на следующий день. И наступит ли этот день вообще. В одном из своих эссе Фицджеральд назвал 1920-е «самой дорогостоящей оргией в истории», и с ним было сложно спорить – он принимал живейшее участие в этом безумии.

Фицджеральд по всеобщему признанию социальный реалист, но некоторые исследователи признают за ним следование готической традиции – в конце концов, он романтик, возможно, один из последних. Но с начала писательской деятельности он все чаще использует мистические мотивы и символизм в своих текстах. С одной стороны, эти мрачные образы – порождение алкогольных галлюцинаций и зарождающегося сумасшедствия. Они звучат в пандан «ревущим 1920-м» и олицетворяют истеричную и бессмысленную жизнь золотой молодежи, процесс ради процесса. С другой – видения персонажей и их гротескные образы помогают оттенить социальную составляющую текстов, выразить двойственность душевного состояния людей и слома в экономике и культуре Америки в первой трети ХХ века. И так уж вышло, что, с одной стороны, Фицджеральд – романтик, герой, человек, переплавивший музыку в тексты, а с другой – мрачный меланхолик, танцующий на палубе тонущего судна.

Фрэнсис и Зельда в сентябре 1921 года, за месяц до рождения дочери

Фицджеральдов называли королевской четой поколения. На них равнялись, о них собирали слухи. Но постепенно писатель начал уставать от изматывающего, преимущественно ночного, образа жизни. Он пытался вырваться из порочного круга Нью-Йорка, окутанного парами спиртного и оглушенного звуками оркестров в подпольных ночных клубах. Сначала он купил особняк на Манхэттене. Здесь они с Зельдой прожили два года, здесь же были написаны первые главы «Великого Гэтсби», впоследствии ставшего культовым. Но жизнь не была безоблачной. К тому же у крошки Зельды оказался чудовищный характер, она была нестабильна, но никто еще не видел за истериками психического расстройства. На фоне ее депрессии и душевного кризиса идея переехать за океан и найти там свободу, в том числе творческую, казалась супругам хорошей идеей.

Фрэнсис Скотт и Зельда Фицджеральд в 1921 году отправились в Европу, путешествовали по Италии и Франции, но быстро утомились осмотром старинных достопримечательностей. Во всяком случае, Зельда. Но ее муж, набирающий опыт прозаик, несмотря на несколько неоправданные впоследствии ожидания, был одержим идеей познакомиться с европейскими литераторами, изучить их ценности и понять их мотивы. Вернувшиеся в США супруги спустя три года вновь пересекли океан и прожили в Старом Свете около семи лет. Поначалу Фицджеральд нашел в Париже все, что ему нужно, – столица Франции всегда была центром культурной жизни, а «американская группировка» считала город весьма удобным для жизни и творчества. В середине 1920-х там обитало немало соотечественников Фицджеральда. Но постепенно, во время своего второго европейского периода, писатель разобрался в том, кто есть кто в парижском сообществе, и пришел к выводу, что лишь немногие из них занимались чем-то стоящим. В мае 1925 года он с сожалением сообщил критику Менкелю в одном из писем: «Здесь целая колония американских литераторов (толпящихся вокруг Паунда). Все это старьевщики, исключение составляют Хемингуэй и еще несколько человек, которые думают и работают гораздо больше, чем их молодые нью-йоркские собратья». Встречу с Хемингуэем Фицджеральд считал одной из самых важных в своей жизни, как, впрочем, и сам Хемингуэй, писавший, что «Скотт – настоящий писатель», создавший великолепный роман, символ «века джаза». Да, к тому времени великий роман о незначительных людях увидел свет, но, как и другие произведения автора, имел сложную судьбу.