Великий день инков - [67]

Тумаяуа отрицательно покачал головой. Лупу не пойдет старым путем. Он повернет направо и выйдет к реке. Там он смастерит пирогу и на ней доберется домой. На воде его никто не встретит.

Между тем Лупу готовился в дорогу. Из тонких бамбуковых палок были сделаны носилки. На них положили тело мертвеца.

Прощание было короткое и холодное. Очевидно, Лупу считал поступок Тумаяуа негодным. Он бросил ему какое-то короткое слово и по своему индейскому ритуалу несколько раз присел на корточки. То же самое проделали оба его брата. Затем они подхватили носилки с телом Палеха и торопливыми шагами направились в чащу леса.

На лице Тумаяуа не шелохнулся ни один мускул. Он не сказал ни слова. В борьбе между чувством долга и слепой привычкой юноша вышел победителем.

Вечерело. Лес поредел. Дорога слегка поднималась вверх. Над головой монотонно гудела надоедливая мошкара.

Тумаяуа остановился и внимательно посмотрел вперед. Он разглядел между деревьев небольшую хижину.

Быстрым взмахом руки индиянин приказал всем лечь на землю, а сам пополз между кустами.

Через несколько минут Тумаяуа вернулся.

— Ранчо без людей, — сказал коротко.

Крутояр поднялся с земли и, отряхивая одежду, улыбнулся, будто стеснялся своей чрезмерной осторожности.

— Ты внимательно осмотрел дом?

— Я не заходил внутрь, но у входа во двор нет ни одного следа. Хозяин давно покинул дом. Не бойтесь, сеньор, я пойду первым, а вы — за мной.

Хижина поражала своей нищетой. Сгнившие листья свисали с крыши. Стены перекосились. Стекла были выбиты. На невысокий порог вели скрипучие ступени.

Двери дома были открыты настежь, и когда Крутояр вслед за Тумаяуа поднялся по лестнице, из черного отверстия на него дохнуло пустотой.

Тумаяуа пригнулся и упругим шагом вошел в темные сени. Крутояр, невольно втянув голову в плечи, шагнул за ним. Сзади тяжело дышал Илья. "Зачем он пробирается сюда с оружием?» — мелькнуло в голове профессора, почувствовавшего под боком у себя ствол ружья.

— Здесь никого нет, сеньор! — воскликнул индеец.

Тумаяуа склонился над непокрытым столом и провел пальцем по доске.

— В этом доме давно не было людей, — сказал он. — Посмотрите, сколько пыли на столе.

— Действительно, — согласился профессор. — Житель ранчо покинул усадьбу более месяца назад. Он оставил все так, как будто вышел из дома на несколько часов. Кто бы это мог быть?

Нет, здесь были и другие следы. Вот они: разбитый радиоаппарат, порванные провода, разбитые батареи... А вот во второй комнате перевернутая вверх кровать, разорванные бумаги, разбитое стекло на полу... Следы поспешного обыска!

Крутояр пнул ногой изогнутый зеленый корпус радиопередатчика, перевел взгляд на открытое окно. За окном сразу же начиналась сельва. Толстая рука лианы пересекала вечернее небо, что жалось в дом.

Тогда профессор вернулся к столу. Его взгляд упал на выдвинутый ящик. Может, там что-то есть? Выдвинул ящик еще больше, и в глубине нашел толстую тетрадь в клеенчатой ​​обложке.

— Пойдемте на улицу, — предложил он, листая густо исписанные страницы. — Темно уже, ничего нельзя разобрать.

Они вышли из хижины. Бунч и Олесь, собрав хвороста, разожгли костер. Веселые языки огня жадно обхватили сухие ветки. Сизый дым, цепляясь за верхушки кустов, пополз вверх. Путешественники окружили Крутояра и приготовились слушать.

— Кажется, мы напали на след Ван-Саунгейнлера, — сказал профессор, пробегая первые строки. — Это не что иное, как черновик письма смелого исследователя. Но кому он пишет? Ага, вот и обращение.

Крутояр глубоко вдохнул душный воздух и начал читать вслух:

"К президенту республики генералу Батисе.

Глубокоуважаемый сеньор! Не имея возможности опубликовать это письмо в прессе вашей республики, я вынужден обратиться к вам через иностранную газету. Надеюсь, что в наше время океанские расстояния не помешают вам прочитать мое короткое послание.

Больше года я нахожусь в вашей стране. Пользуясь добросердечностью туземцев, я обследовал глухие уголки южной Гвианы. Ваши тропики повернулись ко мне лицом, и я отдал им свое сердце. Не ради красного слова употребляю я такие слова. Слабое, недюжее сердце мое проснулось здесь в новой молодости. Мы с сыном — двое белых людей — в черном океане скорби и лишений пренебрегли великими благами цивилизации, чтобы услышать подавленный пульс древних, полузабытых народов.

Но поверьте, сеньор президент, я не много потерял. Туземцы приняли нас в свою семью как равных, они поверили нам, они почувствовали, что все мы — сыновья большой праматери природы. И хотя не всегда судьба справедливо благодарила их за простоту и искренность, они как были, так и остались достойными высокого звания человека.

Теперь я стал прозорливее. Я увидел, что люди вашей страны достойны лучшей жизни. Я осознал, что на вашей земле еще много зла и несправедливости, много пренебрежения к Богу и к человеческой совести.

Я не раз спрашивал себя: почему на долю вашего народа выпало столько страданий и бедствий? Почему гуманизм и цивилизация не задели своим благодатным крылом вашей республики?

Может, ваша страна недосягаема для мирового прогресса?

Неправда! Со времен Кортеса и Писарро ваш континент стал центром притяжения для миллионов людей. Сколько храбрых путешественников, рискуя жизнью, путешествовало по вашим пампасам и джунглям в поисках знаний и богатств! Не мне напоминать вам о трагической судьбе полковника Фоссета, который 1926 году отправился вместе с сыном в непролазные чащи по реке Шингу и там нашел свою смерть. А сколько экспедиций было снаряжено по Амазонке, Ориноко и Рио-Негро! Из далекой Европы к вам прилетели двое смелых людей, о которых до сих пор вспоминают с любовью туземцы Эквадора, те же дикие "хиваро", зловеще прославились на весь мир ритуальными обычаями отрубание голов.