Каждая минута жизни

Заремба возвращался с рыбалки поздним вечером. Вовсю нажимая на педали велосипеда, он сосредоточенно вглядывался в далекие огоньки города. Удилища привязаны к раме, сзади, на багажнике, целлофановый мешочек с уловом: будет чем похвастаться перед женой. Парочку больших карасей взял на дальнем глухом озере. А мелочь — на ближнем, под старой вербой, куда приезжал обычно. Там, где Валя однажды костер жгла. Давай, говорила, будем, как наши предки, прыгать через огонь! Но потом потускнела взглядом, ушла в себя. Огонь медленно угасал перед ней, и она сама словно умирала вместе с огнем.

Беда обрушилась внезапно. У Светы — двенадцатилетней дочери — была простуда, потом долго держалась температура, участились ночные вызовы «скорой», а ей становилось все хуже и хуже. Один из врачей, забирая девочку в больницу, сказал Максиму: «Возможно, придется оперировать. Очень плохо с почками». Он сперва не поверил, что все так серьезно, но Валя, услышав об операции, будто сломалась. Вот у того костра и понял наконец Максим весь ужас надвигавшегося на них горя.

Больше на озера не ездили. Только сегодня он решился. Чувствовал, что тоска раздавит, будто хотел оторваться от мыслей, уйти в лесную глушь, в тишину заднепровских лугов. Уехал, чтобы поспеть на вечерний клев, а теперь возвращался домой.

Велосипед ровно катил по обочине шоссе. Багряные полосы гасли над городом, над великим шумным миром. Мчались машины с зажженными фарами, мигали сигнальными огоньками.

Он тоже хотел приобрести машину, какого-нибудь скромного «жигуленка», чтобы вот так, вечерами, вырываться на речные плесы, на озера. Но все не получалось: сперва было с деньгами туговато, теперь времени в обрез, чтоб в гараже еще возиться. Железа хватало на заводе. У заместителя начальника механообрабатывающего цеха Максима Петровича Зарембы забот не счесть: «единички», «серийки», внеплановые… То приказ сверху, то просьба своего же сборочного: «Выручай, брат!», а то нелады с планом…

Темнело небо, гасли кроваво-красные полотнища над лесом. Скоро появится КП, где в эту пору на посту старый заводской приятель Петрушин. Непременно остановит: «А ну, покажь, Максим, покажь». Не для того, чтобы напроситься на подарочек. Совестливый парень, добрая душа. Пошел в милицию прямо от станка, когда секретарь горкома созвал заводскую молодежь в парткоме на беседу: дескать, теперь, ребята, от вас зависит порядок в городе. Просим вас, помогите нашей милиции. Все вместе будем выметать нечисть. С той поры, закончив милицейскую школу, лейтенант Петрушин исполняет свою нелегкую службу в ГАИ. Там, впереди, километрах в трех, его стеклянная будка с голубым ободком понизу, напоминающая капитанский мостик.

Вдруг инстинктивно почувствовал слева от себя какую-то опасность, обернувшись, увидел надвигающиеся с выключенными фарами «Жигули». Поравнявшись с ним, машина начала бесцеремонно прижимать его к краю шоссе, к глубокой канаве за обочиной. Заремба съехал на обочину, понесся по кочковатой земле. Но и машина взяла правее. Погасив скорость, словно приклеилась к нему. Ехала рядом, колесо в колесо, отжимая Зарембу к заросшей кустарником канаве. Ситуация, понял Максим, становилась критической: еще секунда-другая, и машина попросту сшибет его велосипед, да так, что и костей не соберешь. Вцепившись в руль, он резко нажал на тормоз. «Жигули» пронеслись мимо.

— Пьянчуги проклятые! — запоздало выругался Максим. У него вспотели ладони, самого трясло, словно в лихорадке. Будь под рукой мотоцикл, бросился бы за ними в погоню. Таких мерзавцев оставлять безнаказанными нельзя!

Теперь он ехал осторожно. И закат вдруг показался сумрачным, гнетущим, и трасса — пустыннее. На шоссе наползал туман из низины. Максим вяло нажимал на педали. Что-то сдвинулось в душе. Вот она — жизнь. Идешь своей тропкой, а какой-нибудь пьяный подлец выскочит тебе наперерез — и все… Показалось, что все происшедшее было не случайно, что опасность далеко не ушла, она снова где-то рядом…

Он не ошибся. Через две-три минуты впереди показались расплывчатые в тумане фары. И Заремба нутром почувствовал: это они. Возвращаются! Надо было соскочить, бросить велосипед, но какая-то сила или упрямство удерживали его в седле. Машина мчалась на него по осевой, словно милицейский патруль. Зарембе сделалось по-настоящему страшно. Фары разгорались, становились огненными шарами, слепящими солнцами. Времени больше не оставалось. Он бросил велосипед круто вправо… Колеса перелетели через небольшой дерновый барьерчик, и машина врезалась в кусты. Максима сорвало с сиденья и швырнуло в темноту.

…Удар был сильным. Короткая, яркая вспышка перед глазами и сразу — темнота. Потом вдали, словно у самого горизонта, появилось слабое свечение, оно росло, становилось похожим на отдаленное пламя пожара или на всполохи от разрывов снарядов.

Понимая, что это бред, что этого быть не может, поскольку неожиданное видение уже давно за чертой времени, в прошлом, Заремба вдруг словно увидел себя в девственном тропическом лесу, где шел бой с бандитами. Этих мерзавцев постоянно забрасывали с севера, из-за реки, сюда, на территорию молодой латиноамериканской республики. Видимо, бандитам стало известно, что в пограничный район прибыл с советскими специалистами комиссар экономики революционного правительства, и они устроили здесь, на дороге, засаду. Мигель Оливера Орнандо — так звали молодого комиссара, высокого, стройного, в рубашке цвета хаки. Он приказал немедленно занять круговую оборону и ждать подкрепления с пограничной заставы. «Надо продержаться! — кричит он Зарембе. — Скоро подойдут наши ребята!»