Великие шпионы - [52]

— Да, а еще обменивались московской культурной информацией.

Суд был потрясен этой прямой цитатой из «Дейли уоркер». Так выражаются только молодые люди, прошедшие интенсивную промывку мозгов на коммунистической кухне. Конечно, это не могло служить доказательством и вряд ли дошло до присяжных, хотя поди узнай. Но уж третья ошибка Маршалла вполне определенно задела и их. Когда его спросили о копии секретного документа, найденной в его бумажнике, он ответил, причмокнув, что ничего об этом не знает. Маршалл упрямо утверждал под присягой, что никогда не списывал таблицу, висевшую на его рабочем месте, что копия написана не им и он понятия не имеет, откуда она взялась в его бумажнике.

Он поставил суд в тупик. Если верить ему, получалось, будто полиция добыла этот документ и образец его почерка, дала своему человеку подделать копию и после всех тяжких трудов подбросила не тому, кому следовало. Потому что окажись бумажка у Кузнецова, дело было бы в шляпе, но нашли-то ее у Маршалла. Можно было бы еще объяснить тем, что полиция испугалась международного скандала, если бы были получены доказательства шпионской деятельности советского дипломата; но ведь полицейские вовсе этого не боялись, наоборот, жаждали получить такое доказательство. В конце концов, они же обыскали Кузнецова, хотя тот заявил, что является вторым секретарем посольства, как они изящно сформулировали, «прежде, чем смогли проверить эту информацию». Ложь Маршалла была совершенно неудобоварима, и никого не удивило, что присяжные признали его виновным по обвинению в копировании секретных документов.

Кузнецов не просто не научил Маршалла, что следует говорить. В его силах было добиться оправдания Маршалла, но он этого не сделал. Потому что если бы он поднялся на свидетельскую трибуну и заверил суд, что действительно получал удовольствие от общения с юным Маршаллом, и разделял его взгляды на Германию, Корею и Малайю, и обменивался московской культурной информацией на садовой скамейке, да еще тон его отличался бы при этом некоторой теплотой, то осудить Маршалла было бы довольно сложно. Но о Кузнецове ничего не было слышно после того, как пару дней спустя после ареста Маршалла офицер безопасности советского посольства забрал его, жену и маленького сына из дому. С тех пор они не выходили из посольства.

Многие считали, что это обстоятельство извиняет то, что Кузнецов бросил друга в беде. Говорили: «Бедняга, теперь его отошлют домой, а там он долго не протянет после того, как провалился здесь». Но это не совсем верный вывод. Не исключено, что суд стал результатом бездумной некомпетентности, приведшей к изменению планов, когда стало слишком поздно; можно полагать, что поначалу действительно была честная дружба и Кузнецов не видел причин, почему бы не появляться с Маршаллом в лучших лондонских ресторанах. Мысль о шпионаже пришла позже, и тогда эта пара начала встречаться в пригородах, где была бы в относительной безопасности, не обрати она на себя внимания контрразведки задолго до того. Однако сам характер их пригородных свиданий не говорит в пользу этой версии.

25 апреля, когда Маршалл и Кузнецов ездили в Кингстон, была пятница, день покупок, на улицах было полно народу, что очень облегчало слежку. В «Нормандию» они вошли в час дня. Вход с улицы ведет в бар, оттуда приходится подниматься в обеденный зал по узкой крутой лестнице. Другого пути нет. Наверху они заняли столик у двери, который просматривался со всех точек небольшого зала. Маршалл со всей своей свитой, о которой он не знал, занимал седьмую часть имеющихся мест. Из двадцати одного столика один занимали они с Кузнецовым, другой — сотрудники Специального отдела, а третий — сотрудники безопасности советского посольства, которые, естественно, без ведома Маршалла, сопровождали их с Кузнецовым при всех встречах.

Насытившись, Маршалл и Кузнецов прошлись по узкому переулку, называемому Уотер-лейн, где даже десятилетний мальчишка не упустил бы объект слежки. У них был широкий выбор мест, где можно было бы спокойно поговорить, не опасаясь подслушивания. Пара остановок автобуса — и они очутились бы в Ричмонд-парке; если перейти пешком Кингстонский мост, за рекой находятся Буши-парк и Хэмптон-Корт-парк. Вместо того наша парочка направилась в сад Кэнбери-гарденс. Это узкая полоска зелени на берегу Темзы, которая решает важную проблему для города, известного не только красивыми видами, но и промышленными предприятиями. Ибо Кэнбери-гарденс отгораживает от города газовый завод и электростанцию и отвлекает внимание пешехода от пристани, где с барж разгружают уголь на конвейер. В длину сад тянется вдоль реки метров четыреста, а ширина его не превышает ста пятидесяти метров, кое-где нет и пятидесяти. Над берегом проходит ряд деревьев со скамейками между ними; сидя там, можно любоваться противоположным берегом Темзы с плакучими ивами и отдельными виллами восемнадцатого века. Но посетителей в Кэнбери-гарденс никогда не бывает много. Разве что матери с малышами да старички. В основном взгляды привлекает река, а если люди изредка смотрят назад, то видят они цветочные клумбы да кустарники. Ближе к домам расположены теннисные корты, но туда игроки проходят через отдельную калитку.