Великанша - [66]

Хьюберт осторожно поставил Элисон на землю.

— Грязное животное! — вопила она. — Не смей меня трогать!

Истина с самого начала бросалась в глаза, но он как слепец не хотел ничего замечать: её смущение при виде голых мужчин, негодование от неприкрытых достоинств женщин, рассказы о бесконечных похождениях, нарочитый интерес к Кинси, попытки обесценить неведомое таинство, которое пугало пуще смерти…

Одно — быть девственницей, и сосем другое — стесняться этого настолько, чтобы любые намеки превращать в похабную шутку, сочинять байки про вереницу мужиков и трещать о них без умолку; наконец, делать все что угодно, кроме вполне конкретной вещи, — лишь бы тебя не сочли тем, кто ты есть на самом деле…

Хьюберт прочел немало книг, где отважный герой спасает героиню от судьбы пострашнее смерти, но нигде герой нс спасает себя и героиню от смерти страшнее самой судьбы. Впрочем, некогда придираться к деталям. Времени на объяснения оставалось в обрез.

Поначалу Элисон не поверила, а когда он притянул её к себе, снова начала вырываться. Но вот лес наполнился победным кличем преследователей, и она с рыданиями упала в его объятия.

В деревню их провожали на этот раз со всеми почестями; на площади уже ждал свадебный пир (настоящую свадьбу договорились сыграть позже, с благословления командующего базой). Сияющий Титантотум то и дело повторял:

— Всегда срабатывать. Землянин, нотантанавит, любой человек видеть столбы, костер, воинов и сразу соображать. Потом бежать. Теперь женщина принадлежать ему. Хорошо!

Хьюберт тоже сиял. Напротив него Элисон пила свадебное вино из тыквы–горлянки. Их взгляды встретились, и робкий румянец разгладил морщинки горечи и протеста. Этот румянец сулил в будущем много тайных радостей.

Хьюберт отхлебнул вина и посочувствовал авторам «Подробного отчёта», ведь им так и не довелось узнать о самой прекрасной традиции простого и мирного народа Арктура-Х.

Пер. Анны Петрушиной

90–60–90

Вначале мисс Кэннингэм решила, что этот мужчина средних лет в темно–коричневом костюме ничем не отличается от армии других таких же мужчин в темно–коричневых костюмах. Все они так и впиваются в нее жадными, страстными взглядами, стоит ей только зайти в бар. Но, когда глаза попривыкли к полумраку, она обнаружила в этом мужчине кое–какие странности — и очень удивилась. Во–первых, костюм его был на редкость необычного, нездешнего покроя, а во–вторых, в его взгляде она не увидела ничего жадного или страстного.

Мисс Кэннингэм ездила на спортивном «форд–танде–берд» 1960 года, и на номерах машины значилось «90–60–90». Без малейшего преувеличения или приуменьшения, именно таковы были пропорции ее тела. Так что удивлялась она сейчас неслучайно: девушка привыкла к тому, что мужчины сходу стремятся с ней познакомиться, а вовсе не пялятся как на женщину–бронтозавра из какого–то допотопного болота. Впрочем, в следующий момент она удивилась еще больше: оказалось, что странный персонаж все–таки желает познакомиться. Бармен сообщил: господин в коричневом костюме хочет ее угостить; что она пожелает? Мисс Кэннингэм ответила — «Манхэттен». Что ж, возможно, господину в коричневом нравятся бронтозавры.

Так или иначе, его поведение наводило тоску. Мисс Кэннингэм, хорошо знакомая с правилами игры, слегка поморщилась, когда он подошел к ней и завел все ту же надоевшую шарманку: «Я увидел, что вы сидите одна, я тоже здесь совсем один, вот и подумал, а почему бы…» О, она бы мигом отшила его, хватило бы одного ледяного взгляда. Но ее останавливало любопытство — в его глазах по–прежнему не было ни намека на страстное желание.

С чего бы это? Мисс Кэннингэм почувствовала, что ее самолюбие уязвлено. В конце концов, 90–60–90 — не те цифры, к которым мужчина, особенно мужчина средних лет, смеет относиться без должного внимания. А если он все–таки относится, значит, ему следует пройти вводный курс в американскую культуру.

— Да, я тут одна, — поспешно ответила она. — И меня все это так достало…

— Достало? — мужчина в коричневом костюме казался озадаченным.

— Ну, знаете, осточертело. Каждый день одно и то же, те же фразочки, те же избитые подходы… Я, видите ли, фотомодель.

Мужчина в коричневом костюме кивнул, как будто только и ждал этих слов.

— А я фотограф. Фотограф из будущего.

Мисс Кэннингэм изумленно раскрыла рот. Впрочем, приоткрытые пухлые губки лишь прибавили ей привлекательности.

— Я вам не верю, — наконец, сказала она.

— Конечно. На вашем месте я бы тоже не поверил, если бы не видел доказательств.

Человек в коричневом костюме достал из кармана бумажник с хромированным напылением и вытащил из него следующее: почтовую марку стоимостью четырнадцать центов с изображением Гарри Трумэна; марку за тридцать шесть центов с Дуайтом Эйзенхауэром; марку за пятьдесят девять центов с Лоренсом Велком[34] и билет благотворительной лотереи в пользу ветеранов межгалактических войн. Потом извлек трехмерную фотографию автомобиля — такого длинного, низкого и сияющего, что рядом с ним модное авто мисс Кэннингэм выглядело, как модель Т[35]. Далее появились: металлический календарик, на котором светилась, очевидно, текущая дата (24 октября 2562 года???); стопка небольших и тонких, как шелк, банкнот, на которых значились суммы от пяти до пятисот долларов с изображением персонажей, не знакомых мисс Кэннингэм (она смогла идентифицировать только Йоги Берра