Век моды - [28]

Я увидел ее, только когда она была уже немолода, а красота начала увядать. Боюсь, я не смог оценить ее красоту. Глаза были очень сильно подведены, что в сочетании с их выпуклостью придавало ей злобный вид, похожий на хищную птицу. Но если не говорить об избыточном увлечении макияжем, ее вкус к прекрасным вещам был безупречен. Она хорошо разбиралась в мебели эпохи Регентства, которую копировала. В то время это можно было назвать началом революции в меблировке домов.

Должен сказать, что я весьма редко посещал скачки, где все эти красавицы и знаменитости выставляли свои кареты. Впервые я там был, когда мне было около семи лет, и заплатил за вход, что позволило мне смотреть со стендов. Второй раз я появился там, когда мне было восемнадцать. Причина, по которой сделал это, была очень веская: я хотел надеть серый цилиндр! Но поскольку было невозможно появиться в Париже в сером цилиндре, я поехал в Шантийи, в сопровождении друга моего отца, в этом, так полюбившемся мне головном уборе и в плаще-пыльнике. Через две недели я был на Гран-при, но на этот раз в черной шляпе, потому что серое не соответствовало событию во времена правления Мак-Магона.

Высший момент этой эпохи пришелся на выставку 1878 года. Даже Россия, славящаяся своими сказочными праздниками, не могла бы превзойти ее великолепием.

Глава 7 Маскарадные костюмы

Моя первая декада в новой должности руководителя в Доме Ворта пришлась на кульминацию роскоши администрации Мак-Магона во время выставки 1878 года. Ни один королевский прием в величавой Англии или великолепной России не превосходил своей пышностью открытие этого огромнейшего шоу Франции. То же совершенство, которое отличало большие торжества при Империи, снова придавало каждой детали празднества законченность, вплоть до прибытия президента. Кареты партии Мак-Магона, за ними муниципальные конные гвардейцы выстроились перед Трокадеро с исключительным блеском, и президент вышел из своего экипажа под оглушительные звуки фанфар, как обычно приветствовали саму Евгению. Яркие, экстравагантные платья лимонно-желтого, синего и розового цветов – не менее роскошные, чем бальные платья, спорившие с удивленным солнцем, которыми прославились светские приемы до ссылки императрицы, господствовали в этот первый день. Я помню, как увидел богатую мадам Макки в сказочно пышном атласном наряде бронзового цвета, отделанном каймой из бронзовых жемчужин. Она поддерживала шлейф длиной около 2 метров и осторожно и грациозно пробиралась вперед по грязи! Неумеренные развлечения были поветрием того времени. Елисейский дворец, Ратуша и даже Версальский дворец дрожали от топота тысяч приглашенных. Участники выставки дали большой прием в Версальском дворце, и я на нем присутствовал как представитель одной из крупных фирм. Принц и принцесса Уэльские и вся парижская аристократия были там, наряду с большинством промышленников. Большой Зеркальный зал, в котором был после Первой мировой войны подписан мирный договор, был переполнен элегантной и модной публикой.

На этом приеме мадам де Бенардаки[75], одна из самых изысканных красавиц того времени, была одета в наряд от Ворта, который впоследствии прославился в Лондоне благодаря Патти в роли Виолетты в «Травиате» или в «Даме с камелиями». Поверх зеленого бархатного фона было надето пышное развевающееся платье из розового тюля, окаймленное большими розами, а спереди и сзади проходила продольная прорезь, сквозь нее просвечивали вставки из зеленого. И заметьте, что случаем, по которому мадам де Бенардаки появилась в этой величественной красоте, был официальный утренний прием, а не бал. Это роскошное создание появилось на светском горизонте Парижа во время президентства Мак-Магона. Она была русской, а ее муж занимал высокое положение при российском дворе. Одной из ее невесток, по-моему, была мадам де Паченстейн, позднее ставшая женой посла Низара, а другая – мадам де Ноай[76]. Последняя была высокой, статной, типа Юноны[77] или Кибелы[78], и обладала профилем, которому ни одна камера той, находившейся в зародыше, эры фотографии так и не смогла отдать должное. В придачу к своей необыкновенной красоте она оказалась по-настоящему очаровательной, простой и доброй, ее выражение лица было столь же обаятельно, сколь очаровательно было само лицо. Каждый год английская колония давала благотворительный бал в пользу Британского госпиталя, и во время выставки принц Уэльский, который находился тогда в Париже, возглавлял это событие и сам присутствовал на танцах. С ним была так любимая в Лондоне принцесса, будущая королева Англии Александра[79]. Боюсь потерять репутацию галантного человека, но справедливость вынуждает меня утверждать, что, несмотря на ее грацию и любезность, будущая правительница страны, над которой никогда не заходит солнце, в некоторой мере безвкусна. У нее были возможности заказать себе любой наряд, но ее платье, сколь новое и свежее оно было, всегда выглядело как старые лохмотья. На этом британском балу ее костюм был старательно продуман, с большим количеством кружева на юбке и придворном шлейфе, изготовлен из серовато-белого материала, а маленькая накидка – из горностая, который в то время давно вышел из моды. Она выглядела старой вдовой, а не юной принцессой, каковой она на самом деле была.