Прошли мимо дома Агасфероша два разбойника под улюлюканье безжалостной толпы. А вот и третий — Иешуа, приближается… Он идет качаясь, того и гляди ноги его подкосятся и он рухнет на землю. И вот он уже приблизился к порогу дома Агасфероша, их взгляды встретились, и Иешуа почти неслышно что-то прошептал. Агасферош понял, что это была мольба об отдыхе и был готов помочь бедняге. Но тот, споткнувшись о камень, потерял равновесие, и его крест, как таран, направился в сторону малышки Ханы, сидевшей на руках отца. Девочка благим матом закричала, увидев, как что-то страшное неумолимо летит на нее. За ней заголосила и ее старшая сестричка, еще сильнее обхватив отца за ногу. Агасферош, что есть силы, оттолкнул крест с привязанным к нему Пророком со словами: «Иди, иди! Ты что, хочешь задавить моих дочерей?» Шатаясь и пытаясь удержаться на ногах, Иешуа успел произнести: «Я-то пойду, но и ты пойдёшь и будешь ждать меня».
После этого ноги Иешуа обмякли, и он рухнул под тяжестью креста. Агасферош метнулся было помочь бедняге, которого, как ему рассказали и осудили-то вовсе ни за что, но тут подскочил легионер, замахнулся на Агасфероша, хотя и не ударил, увидев малое дитя на его руках. Легионер, убедившись, что Иешуа еще жив, ослабил путы, оттащил крест с лежавшего под ним ничком Пророка, потом поглядевши на стоявших в стороне ротозеев, поманил пальцем одного из них, что был поздоровее остальных: «Как звать?!» — «Я — Симон Киринеянин, шед с поля, я тут случайно…» — начал лепетать, оправдываясь, тот. «Ну, вот бери крест этого преступника и тащи на холм. Тебе ничего плохого не сделаем…»
Пара римских солдат подняла Иешуа и почти поволокла его за крестом, несомым здоровенным Симоном…
* * *
Сегодня с самого утра дышaлось тяжело, натужно… Агасферош, возможно, и пошел бы с толпой на Голгофу, но посмотрев на небо он увидел всполохи дальних зарниц — при такой духоте это не иначе, как признак приближающейся грозы. А грозы в это время года, если происходят, то бывают такими отчаянно беспощадными… Правда, после этого природа как бы оживает, даря, наконец, свежесть и прохладу…
Но в грозу нельзя оставить двух малых дочек на больную Бат-Шеву… И Агасферош остался дома тем более, что он тоже не особенно-то любил подобные зрелища. И если только власти не отдавали приказа горожанам собраться к месту казни, он не ходил на казнь. Он не пошел и ко дворцу, где Понтий Пилат вершил суд над Пророком, хотя гонцы от Киаифы пробежали по улице созывая народ во двор Крепости Антония.
Бат-Шева уже мирно посапывала — она так наматывалась за день, что частенько уже с закатом валилась в постель буквально полуживая. Дочки лежали рядом с ней, свернувшись клубочком, как котята. Агасферош вышел на порог дома, и в тот же момент на него упала крупная капля дождя. Он понял, что это будет не просто дождичек — такая капля, размером едва ли не с вишню, предвещала сильную грозу. И он был прав: капли забарабанили по крыше, по пыльной дороге, по которой только что провели осужденных… А потом вдоль дороги пронесся ураганный порывистый ветер, подымавши за собой пыль и мусор..
Мимо помчались, что есть мочи, с Голгофы к своим домам зеваки, громыхали своими доспехами поспешающие легионеры. Буквально в мгновение ока улица опустела, а ливень стал настолько силен, что нельзя было разглядеть противоположной стороны улицы.
Какое-то неприятное, смутное чувство будоражило душу Агасфероша. У него перед глазами, как наяву, стояло лицо Иешуа с его мольбой… Ну, конечно, он бы разрешил Пророку присесть на пороге дома и хоть минутку передохнуть, но когда он увидел, как смертоносный таран креста направился в сторону его малышки, он, не задумываясь, что есть силы, оттолкнул крест вместе с привязанным к нему Иешуа. А что он мог еще сделать?
Все время на ум приходила та последняя фраза, которую произнес тот, который нарек себя Царем Иудейским. Что это — угроза? И куда я пойду? И как я буду ждать того, которого через час уже не станет?
Агасферош несколько раз ходил на проповеди Иешуа, который был ему чем-то очень симпатичен. Он учил любви к ближнему и добру. Он не называл себя Божьим Сыном, как называли его ученики, но в то же время и не возражал им, молча принимая эти слова.
Правда, дважды Агасферош был удивлен поведением Иешуа, когда тот отказался выйти к матери своей и братьям своим, хотя только что вещал: «Чти матерь свою». А потом еще, когда он отказал женщине Хананеянке излечить дочь ее, ибо она не из дома Израилева… Но — подумал тогда Агасферош — все же это простительно: все мы человеки! Кто из нас не ошибается? Кто из нас не делает необдуманных поступков в моменты гнева или отчаяния?
* * *
Шло время… Вот уже и старшая дочь Агасфероша, Елишева была на выданье — четырнадцать лет, тот возраст, когда пора становиться женой… Не зря говорят, что незамужняя женщина — это незаконченный сосуд.
И вот сыграли свадьбу… На послетрапезных танцах Агасферош так отплясывал, что оставил позади многих молодых: все удивлялись, сколько же сил у этого моложавого папаши! Бет-Шева любовалась своим мужем, но ей как-то даже взгрустнулось, что она-то уже не та: погрузнела, спина иногда побаливает… Видать, взаправду, бабий век короток!