А вскоре и Хана выпорхнула из родительского гнезда…
А спустя несколько лет, Агасферош и Бет-Шева были окружены внучатами: три внука от Елишевы и внук и внучка от Ханы…
Агасферош заметил, что с ним происходило нечто странное: он сохранился таким же крепким и здоровым, каким был, когда его дочки были еще совсем маленькими. Жена его, Бет-Шева последние пять лет была прикована к постели какой-то неизлечимой болезнью, она выглядела настоящей старухой, а Агасферош будто молодел: ему никто не давал больше лет, чем его собственным зятьям.
Агасферош все чаще и чаще задумывался над теми странными словами, которые изрек Иешуа перед тем, как рухнуть под тяжестью креста, который он нес на Голгофу… Дело в том, что многие вокруг него поверили в то, что Иешуа был Пророком какой-то новой религии, что он отдал свою жизнь, чтобы искупить первородный грех человека. Почему эта его жертва имела какой-то смысл и для кого, Агасферошу было совершенно неясно.
Как это кто-то может искупить чужие грехи, грехи, которых он сам не совершал? Или же люди вновь вернулись к давно забытым человеческим жертвоприношениям? Опять повторяется нелепая история про раболепного Иакова, который готов был заклать собственного сына, чтобы доказать, как он любит Господа?
Ведь вроде бы все эти ветхозаветные жертвы трактовались не более, чем иносказательные символы: евреи давно уже начали потчевать Господа «запахами жареного барашка с барского стола»! А тут — на тебе! Грубо говоря, взял парень да и залез добровольно на крест…
Нет, много тут темного и неясного… Ведь ежели Иешуа и взаправду Сын Божий, ежели он знал, что делал, то что ж тогда было просить Господа: «Да минует меня чаша сия?» Ведь сам же напросился! И ежели все творится по велению Господа, то что же Иуду из Кириафа клясть: не выполнял ли он воли Божьей? Да и Пилат разве не помог Иешуа выполнить свою миссию: быть распятым и тем вдохнуть новые силы в начинающее чахнуть новое религиозное течение?
Нет, что-то здесь путано-перепутано…
А в то же время, ведь вот предрек мне Иешуа, что должен дождаться я его возвращения на грешную землю. А все его ученики начали трактовать, что вернется он оттуда, откуда никто еще не возвращался, чтобы свершить суд над человеками… А ведь сам же учил: «Не судите, да несудимы будете»…
Ну, что ж, значит подарил он мне жизнь вечную! Или же проклятие наложил? Ведь с одной стороны, Бог праведникам обещает жизнь вечную после смерти, а с другой стороны, Каина наказал вечной жизнью! Вот поди разберись в этих подарках и наказаниях!
Но похоже, что Бог устами Иешуа (или же тот — свят! свят! — и всамделишный Сын Господень?) наградил меня за то, что помог я Иешуа избежать греха смертного — убиения младенца невинного своим смертоносным крестом-тараном…
Ну, что ж, спасибо тебе, Господи!
* * *
Прошло еще несколько лет… Жена Агасфероша умерла, будучи лет пятидесяти от роду, а ведь была она была она лет на семь-восемь моложе своего мужа… Время шло, умерла его младшая дочь Хана… Он горевал — что может быть страшнее, чем пережить собственного ребенка?
Это был первый момент в его жизни, когда он впервые засомневался в ценности подарка, сделанного ему Господом. Значит, Господь не наградил его за спасение Иешуа от смертного греха, а наоборот наказал за то, что он оттолкнул смертоносный крест? Воистину, неисповедимы пути твои, Господи, впрочем, как и деяния твои…
Агасферош оставался так же молод душой и телом, как и все годы до этого, а было ему уже за шестьдесят. Не зря говорят, что время лечит: оно действительно лечит, хотя и оставляет на душе рубцы, а то и буквально кровоточащие раны. Но как бы не быки тягостны потери, как бы ни болели незаживающие раны души, надо было жить…
Росли внуки… Старшая из его дочерей — Елишева давно уже сама стала бабушкой И вот подружки его внуков стали «класть глаз» на их деда! Это было нестерпимо: он чувствовал себя молодым, но он же понимал, что есть табу: и одно из таких табу — невеста внука не может стать твоей женой!
И он нашел выход: он пошел однажды купаться и не вернулся домой. Елишева с сыновьями обыскались повсюду, спрашивали всех, кто последним видел Агасфероша… Но никто ничего не мог сказать им на их расспросы. Вот ведь, действительно, как в воду канул!
* * *
Агасферош уехал не очень далеко, но все же так, чтобы его случайно не встретили его бывшие знакомцы. Он старался появляться в Йерушалайме, как можно реже. Он предусмотрительно изменил свой облик до неузнаваемости: подкрашивался хной, бороду расчесывал в необычной для себя манере. Но скоро и узнавать его никто и не мог — все знавшие его друзья и знакомцы поумирали, а молодые так быстро менялись сами, что для них и весь мир менялся с той же скоростью.
Агасфероша все время тянуло — будто каким-то незримым магнитом — в город его молодости. Он часто проходил мимо своего бывшего дома. Теперь он уже не боялся, что его признают. Однажды из дома вынесли простой деревянный гроб. Агасферош спросил стоявшего в стороне мужчину, кого хоронят, на что тот ответил: «Елишеву…» За гробом молча шли трое уже пожилых по тем временам мужчин, в которых Агасферош признал сыновей Елишевы, потом вышел старичок, которого Агасферош едва узнал — это был безутешный муж Елишевы.
