— Скажите, мадам, куда нам отвести вас? Вы не из этого отеля?
Не в силах говорить, она покачала головой.
— Может быть, позвать доктора?
— Нет, нет. — Она чувствовала, что сумеет сама позаботиться о себе. Ей хотелось сесть за руль в свою машину, найти покой в движении. Она дала им гаражный жетон. Только однажды посмотрела она на них, пока они все стояли и ждали машину, и поняла, что навсегда запомнит их и они запомнят ее. Вероятно, ей никогда уже не представится случая пробыть с ними дольше, чем эти четыре минуты в гараже, пока они ждали машину, но, видя ее боль и смятение, они не таились от нее. Ей не надо было рассказывать им о себе. Она знала их, и они знали ее.
— Вы сможете, мадам, править сами? — Он произнес это «сами», точно ласковое слово, которое один заведомо чужой человек вправе сказать другому.
— Да, — сказала она и добавила: — Прощайте и спасибо вам. — И тут впервые ей захотелось расплакаться, потому что ей надо было сказать им «прощайте». Мужчина сказал «прощайте», а женщина не сказала ничего.
Она поехала в сторону парка и некоторое время кружила там. А потом поняла, что надо куда-то приехать — бегство окончилось. А ехать было некуда — разве что к цветочным рядам. Это место она назначила себе для возвращения, и ей надлежало вернуться туда.
Она один раз объехала кругом рынок Долорес и не смогла поставить машину. Делая второй круг, она увидела свободное место — как раз напротив него, на обочине, свесив ноги в канаву, сидел идиот, который открывал и закрывал дверцы машин. Он спал, приткнувшись головой к телеграфному столбу. Руки его больше не дрожали — они беспомощно лежали на асфальте тротуара. И голова его тоже теперь не тряслась и не дергалась. Его лицо во сне было прекрасным. Он не был старым, нет, ни старым, ни обрюзгшим, каким показался ей, а слабым и беззащитным, какими бывают спящие дети; он был прекрасен — и все же это был идиот.
■
