Вечный поборник - [3]

Известный био-библиографический источник – толстенный фолиант под названием «Писатели-фантасты XX века» – начинает статью о моем герое с парадоксального, но точного и обдуманного заявления: «Майкл Муркок не любит научную фантастику. Бесспорным свидетельством этому служит тот факт, что именно Муркоку, своему самому знаменитому редактору и мифическому Протею, обязана взлетом «Новая Волна».

По крайней мере бесспорно следующее. Как и во всякой революции, движущей силой и этой, научно-фантастической, было отрицание. В данном случае – резко-агрессивное неприя- тие «классической» научной фантастики. Какую именно новую ей на смену собирались создавать молодые революционеры под водительством Муркока, – они, как водится, представляли себе смутно...

А он не был Марксом – всего лишь Муркоком (хотя бородами мог бы потягаться!). Не идеологом, не теоретиком, а просто отличным редактором журнала.

Впрочем, все по порядку.

Если говорить точно, то никаких революций в мире научной фантастики не было – всего лишь кратковременный путч, локальные беспорядки в конкретном городе – Лондоне. Даже более определенно – в его конкретном квартале: Лэдброук-Гроуве (где тогда жил Муркок и помещалась редакция «Новых миров»), сердце и средоточии «свинговых 60-х». Всего-то один-единственный из множества научно-фантастических журналов внезапно сменил редактора, а вместе с ним – и критерии, политику, авторский состав.

Другое дело – какой шлейф протянулся после этих локальных волнений. Что за «камушки» вынесла Волна на берег традиционной западной фантастики – после того как схлынула... Но это выявится позднее.

Пока же молодой капитан решительно принялся за наведение новых порядков. Муркоку в ту пору исполнилось всего 24 года, но за его плечами уже был более чем 10-летний стаж «профессионального фэнства»; и редактором фэнзина успел побывать! А что касается курса, то с капитанского мостика последовала команда – нет, не «полный назад», а скорее «лево руля» (если под левизною понимать всякий радикализм, неортодоксальность, нонконформизм).

Как пишет один из «крестников» Муркока, Брайн Олдисс, «богом снова был провозглашен Берроуз – да не тот!» Не создатель Тарзана и Джона Картера Марсианского, а однофамилец – известный писатель-модернист, один из бесспорных гуру поколения «детей-цветов», автор, на которого рафинированная читающая публика смотрела как на скандалиста, наркомана и развратника. Короче, речь идет об Уильяме Берроузе – авторе «Обнаженного завтрака» и «Новы-Экспресса». Новоиспеченный редактор «Новых миров» писал в одной из первых редакционных статей: «Это и есть образец той фантастики, которую мы столько ждали. Берроуз легко читается, соединяет сатиру с превосходным воображением, обсуждает философию науки, испытывает глубокий интерес к человеку, пользуется развитой и эффективной литературной техникой, и т.д. и т.п.»

Чтобы одной фразой проиллюстрировать творческое кредо этого писателя, о котором столь восторженно пишет Муркок, приведу знаменитый афоризм Берроуза, на который, как на знамя, равнялись и молодые бунтари: «психопат – это нормальный человек, наконец осознааший, что происходит вокруг»...

Впрочем, не один Уильям Берроуз был возведен на пьедестал (в научной фантастике; что касается «прозы вообще», то там он в дополнительной канонизации не нуждался). За эталон бралось все, что попадало под руку: уже покрывшийся респектабельной позолотой классики литературный сюрреализм, поп-арт, «новый роман», абсурдизм, эстетика коллажа и промышленной рекламы, галлюцинаторное искусство поборников «новых врат восприятия»[3], мифы масс-культуры (Джеймс Бонд), киномифы (Мэрилин Монро), политика, все более становившаяся возбуждающим и кровавым телезрелищем, хэппенингом (Кеннеди, Вьетнам)...

«В середине шестидесятых, – вспоминает Олдисс, – метаморфозы стали жизненно необходимы. Англия свинговала[4], битломания как эпидемия охватывала страну, длина волос росла, дух потребительства расцветал пышным цветом, а юбки укорачивались до естественного предела. В воздухе веяло новым гедонизмом. Империя растворилась, и римляне становились просто итальянцами... Шестидесятые остались в памяти мещански-красочными воскресными журналами, ростом влияния лейбористов, наркотиками, промискуитетом, подешевевшими авиабилетами, цветным телевидением, поп-музыкой, которая внезапно заговорила человечьим голосом, – и постоянной опасностью того, что на Ближнем Востоке, или во Вьетнам, или в Южной Африке, или Гдетотамеще рано или поздно произойдет нечто, что взорвет весь этот мир к чертовой матери, ныне, и присно, и во веки веков, аминь! Вот чем по-настоящему был Дивный Новый Мир, частью которого мы не переставали себя ощущать».

А теперь сравните:

«Это был мир, которым в те дни правили оружие, гитара и игла, более сексуальная, чем сам секс; мир, где сильная правая рука осталась единственным мужским половым органом, что было даже и неплохо, учитывая тенденции роста народонаселения: до 2000 года число живущих на Земле должно было удвоиться... Это был мир, не знакомый Джерри, так ему казалось, но он с трудом мог вспомнить какой-то иной – мир, столь похожий на этот, и столь призрачный, что теперь уже было и не разобрать, какой из них реальный, а какой – нет».