— Вы знали Ремневых?
— Знал.
Женщина снова улыбнулась, на этот раз не только отдавая дань вежливости, но и приветливо.
— Очень рада! — проговорила она. — Я сейчас принесу молока, — и поднялась, оставив вязанье.
— Что это вы вяжете? — спросил Мартын, разглядывая ее работу.
— Матери к зиме.
— Хорошо, мастерица вы. Вы уж простите меня за вторжение.
— Нет, нет, что вы! А я, признаться, удивилась: стоит военный, рассматривает дом, словно хочет снять дачу…
— Разве вы сдаете дачу?
— Нет, я так, к слову… А впрочем, что ж это я?! — И, заторопившись, женщина ушла.
Мартын надел китель, провел гребнем по волосам, опустился в кресло. Рядом лежали маленькая белая шапка и деревянная рапира. Мартын повертел ее в руках, усмехнулся.
Женщина вошла с кувшином и блюдом, на котором лежал хлеб.
— Это Мишина рапира, — сказала она, — моего старшего. Играют в рыцарей, крестоносцев вспомнили, госпитальеров каких-то. Ходят с исцарапанными носами! Сейчас должны прийти, купаются. Садитесь! Молоко свежее, мама только что подоила корову.
Мартын крепко посолил хлеб, налил молока в стакан и начал есть. Женщина снова принялась вязать, изредка поглядывая на Мартына.
— Вы как-то очень аппетитно кушаете, — и светлая улыбка озарила ее неправильное миловидное лицо. — Вы мне напомнили мужа: он тоже так ел — как-то особенно вкусно.
Мартын хотел спросить, почему она вспомнила о муже в прошедшем времени, но удержался. Женщина поняла невысказанную мысль:
— Он был железнодорожником, начальником службы тяги. А погиб под Смоленском, в самые первые дни. Бомба попала в поезд… — Глаза ее затуманились. — Много их погибло. И старик Ремнев, Иван Ильич, тоже погиб.
Они долго молчали.
— Я не знал, что он погиб, — голос Мартына прозвучал глухо. — Жаль… Могучий и хороший был человек.
— Да, собирался прожить до ста лет, — женщина вздохнула.
Мартын отставил стакан.
— Вы не стесняйтесь. У нас хорошая корова, молока хватает. — Женщина поднялась, чтобы наполнить стакан.
Мартын предупредил ее:
— Не беспокойтесь, я сам. — Он внимательно смотрел на струю молока, мягко льющуюся из кувшина. — А эту дачу, — сказал он потом, — вы ее купили или как?
— Наш дом сожгли. Тут упало много зажигалок… И дом Васиных сожгли, и Мячиковых. Вы их, вероятно, знали: они ведь дружили с Ремневыми.
— Да, да!..
— Ремневы уехали в Сибирь, а меня попросили пожить у них. Потом они там остались, а я им написала, что куплю, если в рассрочку… Понемногу плачу, они не торопят.
Мартын отхлебнул молока и задумался. Вот как: отца Вари нет в живых, а Варя в Сибири, сюда уже никогда не вернется, дачу продали…
— Где же они живут?
— Где-то под Омском. Варенька там вышла замуж, двое детишек у нее. Вы ее, конечно, знали?
— Знал, — коротко ответил Мартын, сдерживая вздох.
Мир перестал ему казаться теплым и добрым: снова лишь чужое окружало его. И этот зеленый стол новый… Тот вечно качался на единственной ножке в центре; и гамак слишком нов; и дом, где было ему так весело и уютно, хмуро, исподлобья смотрит на него, как бы спрашивая: «Зачем ты тут? Чего тебе надо? Тут даже трава вырастала шесть раз после того, как ты в последний раз ходил здесь…»
— …И уж бог ее знает, как она нашла человека по себе, — донеслись до него слова женщины. — Холодная была девушка, дерзкая. А вот поди ж ты! Всему свой срок, каждому человеку.
— Да, — с угрюмой усмешкой отозвался Мартын, чувствуя, как сердце его снова наполняется раздражением. — Долго она искала. Ну что ж, не завидую тому человеку! — добавил он сухо.
Женщина не ответила.
Мартын отставил недопитый стакан.
— Можно закурить? — спросил он.
— Да, конечно… А что же молоко?
— Спасибо, я уже сыт.
— Такой крупный человек — и так мало ест! — Женщина покачала головой. — А я-то думала, вам и кувшина мало.
Мартын невесело рассмеялся.
— Нервы, — прибавила женщина, — все стали нервные, оттого и мало кушают.
— Возможно.
Мартыну хотелось поскорее уйти, остаться одному со своей горечью.
— Простите, — сказал он, — сколько я вам…
— Что вы! — отмахнулась женщина. — И как вам не стыдно?! Ведь не чужие мы люди, — сказала она просто. — Посидите, поезд в город пойдет почти через час. Вам ведь в город?
— Да.
— Жарко там, душно, ужас! Вы там служите?
— С завтрашнего дня начну.
Завтрашний день среди четырех стен, в духоте, за бумагами ему, привыкшему к свободе и просторам, казался невозможным. Мартын и не думал о нем. Это завтра, а сегодня последние часы отпуска он проведет сам с собой.
— А Варенька, — как бы мимоходом проговорила женщина, — приезжала сюда этой весной.
— А-а! — отозвался Мартын, стараясь казаться безразличным к этому сообщению.
— И, знаете, я не узнала ее, право. Такая бойкая, такая добрая! Видно, время пообточило углы. Между прочим, — женщина искоса посмотрела на Мартына, — все спрашивала, не заходил ли сюда майор Кравченко, не оставлял ли записки.
— Да? — тем же тоном деланного безразличия произнес Мартын и притворно зевнул: — Кто же он, этот майор?
— Не знаю. Друг или знакомый. Велела, если зайдет, дать их адрес, попросить написать им. «Все, — говорила, — вспоминают о нем, весь дом. Не знают, что с ним, очень беспокоятся…» Выходит, друг.
