Васька путешественник - [17]

Я частенько выставлял в заливе небольшую рыболовную сеть. Рыба нужна была для Бабурика, да и мы все ели её с удовольствием. Сеть я ставил обычно с вечера, а утром выбирал её из воды вместе с рыбой, запутавшейся за ночь. Рыболовство это, кроме пользы, доставляло мне такое удовольствие, что ради него стоило и потрудиться. Бывало встанешь до рассвета и отправляешься на берег. Над землёй бегут последние минуты тёплой тихой ночи. Посмотришь на звезды и чувствуешь, что в их блеске появилось что-то такое, чего не было ни с вечера, ни в полночь, — они как будто бы устали и покрываются мутноватым налётом, пока ещё едва-едва заметным. Минут через десять снова посмотришь вверх и… новая перемена. Звезды явно поблекли, небо уже не чёрное, а чёрносинее и как бы поднялось выше. Только утренний светоч Венера переливается и играет во всей своей силе и красоте. Из глубины острова, где растут высокие вязы, слышится крик серой цапли. Вдали от берега, на воде, гнусаво закаркала чомга, ей ответил протяжный посвист кроншнепа. Птицы почуяли утро.

Вдруг на востоке, там где сверкает Венера, занимается полоска зари. На юге это происходит именно «вдруг» — быстро и неожиданно. Залив, до этого тёмный, начинает светиться каким-то особенным светом. Трудно, невозможно передать словами, какой сейчас цвет у воды: зелёный, жёлтый, оранжевый, розовый, голубоватый — все вместе, как у дорогого камня опала. Впрочем, — куда там опалу! Разве можно сравнить с мёртвым камнем этот живой перелив цветов широкой водяной равнины, которая чуть-чуть колышется и отражает всё, что происходит в утреннем небе.

Я иду по берегу. Под ногами похрустывают известковые ракушки, скрипит песок. Впереди меня, у самого края воды, бежит зуёк. Птичка, как заведённая, семенит ножками и торопится, торопится убежать от меня, да никак ей это не удаётся. — Встречный воздух ласково овевает лицо и открытую грудь. Воздух идёт волнами — то очень тёплый, то прохладный. Пахнет морем и травой солеросом, которая ухитряется расти на совершенно просоленной прибрежной земле. Я прибавляю шаг — зуёк испуганно приседает, а потом расправляет крылышки и летит, низко стелясь над розовой тихой водой.

Вот, недалеко от берега, из воды торчит верхушка кола, подальше — второй кол, между ними и натянута моя сеть. Я раздеваюсь, предвкушая наслаждение утреннего купанья. Со мной мешок; к нему пришита верёвочная лямка. Надеваю эту лямку через плечо и захожу в воду. У самого берега она прохладная — успела остыть за ночь, но чем глубже, тем теплее. Берусь рукой за верхнюю верёвку — «подбор», к которому прикреплена сетка. Это и есть самый интересный момент. Сейчас верёвка мне скажет: есть ли что-нибудь в сети.

Подбор дёргается в руке — по нему передаются толчки, рывки, трепетание — так: рыбка есть! Перебирая сеть, бреду по грудь в воде и вижу: опутанное нитками, колышется толстое тело большого сазана. Его крупная чешуя блестит тёмным золотом, жаберные крышки открываются и закрываются, перегоняя воду. Теперь задача — выпутать сазана из сети, да не упустить его из рук. Для верности я работаю одной правой рукой, а левой крепко держу рыбу под жабры. Освобождённый сазан награждает меня крепким ударом хвоста по щеке, но через минуту он благополучно водворён в мешок. Бреду дальше и выпутываю ещё одного сазана, потом трёх увесистых хашамов, а в дальний конец сети попалось сразу пять кефалей: видно, проплывал здесь косячок этих шустрых рыбок, да и наткнулся на мою нехитрую снасть.

Вся рыба собрана в мешок, и я отношу его на берег. Теперь нужно снять с кольев сеть, аккуратно её сложить и отжать воду. Оставлять снасть в воде на день не имеет смысла, — хорошая рыба только ночью приближается к берегам, а сейчас тут гуляет одна лишь мелочь, на которую, разве что, цапля или крачка позарятся.

Управившись с делом, я основательно купаюсь, а потом возвращаюсь домой, вскинув на спину мешок с рыбой и затиснутой туда же мокрой сетью. Солнце уже поднялось, и сразу же наступает роскошный летний день. Нужно торопиться, чтобы поспеть до начала занятий в лаборатории приготовить к столу пойманную рыбу да и позавтракать.

Вот и дом, рядом наш любимый раскидистый инжир, а под ним стоит столик, на котором чистят рыбу. Бабурик и Васька уже тут: знают дружки, когда и куда я приношу свою добычу. Бабурику приходится давать целых рыбин, а на Васькину долю достаются внутренности и всякие обрезки. А в общем рыбы хватает всем: и животным нашим, и нам самим. Как-то повелось так, что свою рыбу я сам же и чистил, а жене оставалось только положить её в кастрюлю или на сковородку, да и ставить на огонь.

В то утро, вернувшись с берега, я решил до завтрака побриться, а рыбой занялась жена, приняв её у меня вместе с мешком. Через несколько минут я уже был в комнате, сидел перед зеркалом и старательно намыливал себе щёки. В самый разгар моего бритья под дверью вдруг послышалось Васькино мяуканье. Кот настойчиво требовал, чтобы его пустили в комнату. Я удивился: почему же это Васька ушёл от рыбы и что ему здесь надо? Кот всё просился, — пришлось открыть ему дверь. Вбежав в комнату, он остановился передо мной и, глядя мне в глаза, не переставал мяукать. Недоумевая, я продолжал бриться. Но Васька не унимался и от нетерпения стал царапать мою ногу. Я было отпихнул кота, чтобы не мешался, а он вдруг схватился зубами за мои брюки и, пятясь, что было силы, потащил меня со стула. Что за история? Васька куда-то зовёт меня, — это ясно.