Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [49]
Правда, Липкин в мемуарах не сообщил о намерении самого Гроссмана когда-либо и хоть как-нибудь «подчеркнуть, что он – русский писатель». А по мнению Сарнова, ради этого и выбран гроссмановский псевдоним. На такой гипотезе критика построена вся его концепция.
Анализируется, в частности, дебют Гроссмана. Точнее, публикация, по мнению Сарнова, дебютная: «Первый рассказ Василия Гроссмана появился в апреле 1934 года в “Литературной газете”. Назывался он “В городе Бердичеве”».
Понятно, что топоним в названии маркированный, обозначающий тематику – еврейскую. Автор же, согласно ранее высказанному мнению критика, взял типично русское имя. Вот и контрапункт.
Логическая связь вроде бы наблюдается. Если не учитывать, что автора с детства называли Васей, а псевдоним взят не для рассказа и не в 1934 году. На самом деле – шестью годами ранее. За подписью «В. Гроссман» сдана в печать газетная заметка «Узбечка на кооперативной работе». Аналогично – статья «Ислахат».
Строя концепцию писательской биографии, критик не знал о ранней журналистике Гроссмана. Нет о ней сведений в мемуарах, цитируемых Сарновым, другие же источники оказались невостребованными.
Кстати, публикация рассказа «В городе Бердичеве» не была дебютом прозаика. Например, с января по февраль 1934 года журнал «Литературный Донбасс» печатал упоминавшуюся выше повесть о шахтерах – «Глюкауф»[119].
Ее тематику ни разу не характеризовали как еврейскую. То же самое можно сказать о напечатанном в мартовском номере журнала рассказе «Отдых»[120].
Липкин о ранних публикациях Гроссмана тоже не знал. Но и не строил на выборе псевдонима биографическую концепцию.
Отметим еще одно отличие. Причем весьма существенное.
Липкин, рассуждая о статусе русского писателя, акцентировал лишь культурную идентичность Гроссмана. Относительно же характера связи ее с этнической не формулировал конкретные выводы. А Сарнов указал специфически еврейскую, по его словам, черту характера – упрямство.
Оно-то и обусловило, настаивал критик, выбор псевдонима в целом. Гроссман заменил еврейское имя русским, но «родовую фамилию – в отличие от многих своих литературных собратьев – он менять не стал».
Не проявил, значит, конформность в полной мере. Причем, как настаивал критик, не только по соображениям этическим: в основе гроссмановского «нежелания сменить фамилию лежало и что-то еще более глубокое, хотя, быть может, неосознанное. Василию Семеновичу в высшей степени было присуще то свойство, та черта его соплеменников, которая в Библии именуется жестоковыйностью».
Такая «черта его соплеменников» детерминировала, по словам критика, индивидуальность писателя. Сарнов утверждал: «Примеров, обнажающих и подтверждающих эту гроссмановскую жестоковыйность можно было бы привести множество».
Речь шла об упрямстве в противостоянии цензурному диктату. По Сарнову, эта «жестоковыйность» проявлялась, когда вопросы были принципиальными для писателя Гроссмана. Тогда он не принимал компромиссы. В частности, если цензура требовала устранить еврейскую тематику.
Пусть так. Однако не следует откуда-либо с необходимостью, что упрямство – специфически еврейская черта. И ссылка на Библию здесь не меняет ничего. К теме цензурного диктата в литературе не относится. Да и рассуждения о том, какое имя более или менее русское – вне академического дискурса. Аналогично и попытки определить меру конформности при выборе псевдонимов.
Зато понятно, что Сарнов не только почти дословно воспроизвел широко известную концепцию Липкина, но и дополнил ее деталью этнического характера. Впрочем, суть от этого не изменилась. Мемуарист и критик решали одну публицистическую задачу. Утверждение Гроссмана в статусе русского писателя было лишь частью ее. Главное – создание цельной литературной репутации.
Как отмечалось выше, литературная репутация Гроссмана за границей менялась по мере роста популярности романа «Жизнь и судьба». К 1985 году автор считался уже бескомпромиссным противником любого тоталитарного режима.
Но с учетом политического контекста понятно было, что бескомпромиссный противник тоталитарного режима не мог бы стать и более четверти века оставаться именно советским писателем. Значит, результатом компромиссов оказывалась значительная часть гроссмановского наследия. Чуть ли не все, что опубликовано при жизни автора.
Липкин и попытался доказать, что подобные выводы необоснованны. Согласно его концепции, Гроссман в довоенные годы еще не понимал бесчеловечную сущность тоталитарного государства, не видел, к чему может привести так называемая коллективизация, антисемитские же кампании тогда не проводились. Значит, был искренним, каким и оставался, когда обличал тоталитаризм и государственный антисемитизм. Менялось лишь мировоззрение, искренность неизменна. И конечно, гуманизм.
В мемуарах Липкина оппозиция русские писатели / советские писатели не только обозначена. Еще и неоднократно акцентирована.
Согласно Липкину, искренность, гуманизм имманентны русскому писателю, чем он и отличается от советского. Гроссман, значит, хранил верность досоветской литературной традиции.
В. С. Гроссман — один из наиболее известных русских писателей XX века. В довоенные и послевоенные годы он оказался в эпицентре литературных и политических интриг, чудом избежав ареста. В 1961 году рукописи романа «Жизнь и судьба» конфискованы КГБ по распоряжению ЦК КПСС. Четверть века спустя, когда все же вышедшая за границей книга была переведена на европейские языки, пришла мировая слава. Однако интриги в связи с наследием писателя продолжились. Теперь не только советские. Авторы реконструируют биографию писателя, попутно устраняя уже сложившиеся «мифы».
В. С. Гроссман – один из наиболее известных русских писателей XX века. В довоенные и послевоенные годы он оказался в эпицентре литературных и политических интриг, чудом избежав ареста. В 1961 году рукописи романа «Жизнь и судьба» конфискованы КГБ по распоряжению ЦК КПСС. Четверть века спустя, когда все же вышедшая за границей книга была переведена на европейские языки, пришла мировая слава. Однако интриги в связи с наследием писателя продолжились. Теперь не только советские. Авторы реконструируют биографию писателя, попутно устраняя уже сложившиеся «мифы».При подготовке издания использованы документы Российского государственного архива литературы и искусства, Российского государственного архива социально-политической истории, Центрального архива Федеральной службы безопасности.Книга предназначена историкам, филологам, политологам, журналистам, а также всем интересующимся отечественной историей и литературой XX века.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
Новая книга Николая Черкашина "Белая карта" посвящена двум выдающимся первопроходцам русской Арктики - адмиралам Борису Вилькицкому и Александру Колчаку. Две полярные экспедиции в начале XX века закрыли последние белые пятна на карте нашей планеты. Эпоха великих географических открытий была завершена в 1913 году, когда морякам экспедиционного судна "Таймыр" открылись берега неведомой земли... Об этом и других событиях в жанре географического детектива повествует шестая книга в "Морской коллекции" издательства "Совершенно секретно".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.