Ваша честь - [90]

Дело ясное. Только не так-то это было просто. Ни тот ни другой не знали, как это сделать. Но оба понимали, что, если им это удастся, они смогут извлечь из этой новости немалую выгоду. Нотариус и адвокат не устояли перед искушением примириться и работать сообща, с тем чтобы выработать достойную стратегию.

– Не подлежит сомнению, дон Феликс, что система, предложенная Тихо Браге[212], смехотворна.

Дон Феликс Амат покосился на почтенного судью и решил пока что промолчать. Он рад был прогуляться по готическому дворику старинного здания Палау де ла Женералитат. Он всегда любил камни, в которых жила история, и воспользовался тем, что должен был сегодня утром нанести его чести визит, чтобы предложить ему поразмять ноги во внутренних двориках. Оба остановились перед капеллой Сан-Жорди.

– Я говорю, – настаивал распалившийся дон Рафель, наконец отделавшийся от своего кошмара, – что система, отстаиваемая Браге, согласно которой Солнце и планеты вращаются вокруг Земли…

– Да, я слышал, слышал, – недовольно парировал его собеседник. – Только, по правде сказать, если позволите, система Тихо является самой вероятной гипотезой с физической точки зрения и самой благоразумной гипотезой с астрономической точки зрения. – Он указал на затянутое тучами небо. – Неподвижная Земля занимает центральное положение во Вселенной, и противоречить этому, дон Рафель, есть delirium evidens filosofo indignum[213].

– Вы отвергаете ньютоновскую[214] и картезианскую систему![215] – вознегодовал дон Рафель.

– Естественно. Идеи Коперника[216] обязан отвергнуть любой благоразумный и верующий человек… Надеюсь, что их отвергаете и вы.

– Боюсь, что это не так. Я знаю, что мы движемся вокруг Солнца. Вы читали, что об этом говорит Далмасес?

– Ложь на лжи. Далмасес следует за Коперником, поскольку у него нет другого выхода.

– Далмасес, господин хороший, основывает свои теории на наблюдениях.

– Ну что ж, надеюсь, вы меня просветите, что у него за наблюдения такие.

Они замолчали. Приятная прогулка, на которую судья без промедления согласился, превращалась в ожесточенный спор. У дона Рафеля не хватало терпения молчаливо сносить все те нелепицы, которые отстаивал почтенный дон Феликс Амат, бывший ректор Барселонской семинарии. Дон Рафель не питал ни малейшей привязанности к дону Жасинту Далмасесу, но слышать, как его без единого аргумента уничижает суеверный невежа Амат, было ему противно. В подобные моменты ему хотелось бы быть ученым, разбираться в механике Ньютона, быть знатоком теорий Лейбница и Декарта, чтобы найти лучшее объяснение тому, что он наблюдал в телескоп. Однако ему приходилось довольствоваться смутной интуицией и отвлеченной идеей о том, что истина о Вселенной исходит из математических расчетов и наблюдений. Красноклювый дрозд уверенно приземлился перед ними. Священник остановился и провозгласил:

– Правда, дон Рафель, в том, что птолемееву систему[217] следует подкорректировать, поскольку Венера и Меркурий вращаются вокруг Солнца. В этом и состоял вклад Браге.

Дон Рафель тоже приостановился. Исподтишка он наблюдал за дроздом, искавшим крошки на мокрой земле готического дворика.

– Меркурий, – признался он, – Меркурий не дает мне покоя. Я его еще никогда не видел.

– Могу себе представить. Даже ваш Далмасес его не видел.

– Видел. Он его описал.

– Басни это все.

Они продолжили прогулку. Начинал накрапывать дождь, но этого собеседники не заметили. Дон Феликс Амат настаивал:

– Сложно принять на веру слова такого ученого, как Далмасес, который отвергает непреложность истины, содержащейся в Библии.

– Что вы имеете в виду?

– В Библии ясно сказано, что движется Солнце, а не Земля.

– Ну да. А в Книге Бытия говорится, что Бог создал свет и несколько дней спустя создал Солнце[218]. Превосходно!

Дон Рафель после смерти бедняги Перрамона снова начал чувствовать себя в своей тарелке. Но преподобный Феликс Амат обиделся и внезапно остановился:

– На что вы намекаете, дон Рафель?

– Как говаривал кардинал Баронио[219], Библия учит нас не тому, как выглядят Небеса, а тому, как попасть на Небеса.

– Подобные афоризмы вовсе не дают права толпе так называемых ученых рассказывать небылицы.

– Какие же?

– Да какие угодно! Про эллиптические орбиты.

– Существование эллиптических орбит безоговорочно подтверждено математическими расчетами и наблюдениями, – парировал почтенный судья, которого это замечание, несомненно, задело.

– Все эти математические расчеты ставят физику под угрозу, дон Рафель. Это я вам точно говорю, ведь я серьезно занимался этой темой. И если позволите, я в астрономии не дилетант вроде вас, а истинный знаток.

Они в молчании продолжили прогулку… Дону Рафелю хотелось дать своему собеседнику ответ… Чего греха таить, он был всего лишь дилетантом. Но остолопом не был. И действительно, в основном на небесах ему виделись не формулы, а чудные сказки. Так, в схематическом рисунке астеризма Андромеды ему представлялась прекрасная дочь Кассиопеи, лениво возлежащая на холодном осеннем небе… И ее таинственный лобок, сформированный далекой и незнакомой туманностью, которую Мессье назвал М31[220], также был кладезем мечтаний для дона Рафеля. Но толковать обо всем этом было бесполезно. Дон Феликс его бы не понял и только посмеялся бы над ним. Так что судья решил немедленно прекратить этот разговор. Вследствие чего достал часы из жилетного кармана и напустил на себя озабоченный вид: