Вареон - [27]

— Чем тебе не угодила Сарадна? — спросила я, так, для приличия, не надеясь на ответ, и не зря:

— Девочка моя, не надо совать свой милый носик в мужские дела, — усмехнулся Наран, гладя меня по щеке, а я вновь нахмурилась. Помнится, я и ранее «свой носик» совала в мужские дела, только осторожно, незаметно, так, что мужчины и не понимали моего вмешательства. Надо быть осторожнее и вспомнить осторожные методы Ритоны, но не теперь. Теперь Наран начал говорить непосредственно обо мне, и я принялась слушать.

— Помни, другие думают, что ты все эти годы провела в монастыре.

Мол, тебя принесли туда без сознания, ты не могла говорить и едва узнавала своих близких. Оно и понятно: вы, женщины, существа хрупкие, а ты еще и увидела, как твой жених убивает твоих родителей.

— Я вновь нахмурилась — не очень-то хотелось получить репутацию сумасшедшей, но с братом не поспоришь. — Недавно ты пошла на поправку и даже тайно виделась с принцем, после чего твое здоровье резко улучшилось. Эта трогательная история пригодиться нам позже, — для чего? — Но старайся не распространяться о проведенных в монастыре годах. Скажи, что тебе сложно о них вспоминать. Тебе поверят — ты у нас вечно славилась своей чувствительностью, — это он о том случае, когда лупасил ногами несчастную собаку, стащившую с его стола косточку, и я защитила животное? — Впрочем, вижу, ты начинаешь исправляться. Даже твой взгляд стал тверже, увереннее.

Может, оно и к лучшему, только строптивой не становись. Это может не понравится твоему жениху. «Сказал в единственном числе, — подумала я, допивая отвар. — Явно уже и кандидатура имеется. Придется мне, братик, пойти против твоей воли. Ибо вряд ли твой антрион обрадуется чужому отпрыску. Знать бы, как от тебя сбежать-то!»

— … надлежит быть тихой и незаметной. Ты, верно, уже многое забыла. Ганар говорил, что ты одна путешествовала с шестью мужчинами. Стыд какой! Дорогая моя, надо быть осторожнее с репутацией. Я знаю, что кажусь тебе излишне жестоким, но не хочешь же ты пробыть под моей опекой всю жизнь? Ты знаешь, как сложно приходиться старым девам, когда в дом входит хозяйка. Вспомни сестру нашего деда. Я вспомнила. Хорошенькая старушка, немного со странностями, старушка, которая за давно забытый всеми грех осталась в доме отца на положении старой девы. Вспомнила, как командовала и издевалась над ней бабка, и мысленно поклялась, что со мной такого не будет. Наран взял из моих рук чашу и на мгновение вгляделся в мое лицо.

На некоторое время мне показалось, что в его глазах промелькнуло некое беспокойство. Правильно беспокоишься! В моем мире младшая сестра — огромные проблемы. В твоем мире будет так же. Еще больший сюрприз тебя ждет при более близком общении с Вареоном. Мой милый Дал давно уже не тот хвостик, что бегал за тобой и заглядывал по-собачьи преданно в глаза. Мальчик вырос и стал мужчиной. Надеюсь.

— Я рад, что ты вернулась, девочка, — прошептал внезапно Наран и обнял меня за плечи. — Я так боялся, что жрецы ошиблись!

— Наран, — не знала, что сказать я, не испытывая к брату пока еще никаких чувств, кроме раздражения. Он мне чужой человек, гораздо более чужой, чем все те, с которыми я путешествовала. И объятия его были неприятными. Хотя Ритона, которая до сих пор делилась со мной только воспоминаниями, вдруг заставила мое тело ответить на объятие. И даже на глаза почему-то навернулись слезы. Наверное, это беременность сделала меня столь чувствительной. Точно, беременность.

— Больше не исчезай. Не оставляй меня одного. Прошу. Одного… Родители мертвы. Дед всегда был столь холоден. А мой старший брат… всегда старался защитить свою сестренку. Может, не все так плохо?

— Наран…

— Ты нужна мне.

— Знаю…

— Обещай, обещай, что больше не исчезнешь, не предашь меня. Хотя бы ты. Мой холодный, мой глупый братишка, который так нуждается в родственной душе, но не там ее ищет. Не могу я тебе ничего обещать.

Поздно… для всего поздно.

— Обещаю. Но не исполню. И сопротивляюще хрустнуло полено в камине. Господи, ты исполнил мои желания на Рождество. Все исполнил, спасибо Тебе, но что теперь мне делать со своей жизнью? Бойтесь своих мечтаний, они имеют привычку исполняться… Как же был мудр тот, кто это сказал!

12

Встретившись с Лансом одном из храмовых залов, я поняла, что мне незачем рассчитывать на его помощь. Холодные, ничего не значащие слова летели от одного к другому, но оставалось недоумение… почему? Почему мы так быстро стали столь чужими? Но слова, что просились на язык, так и не прозвучали. И Илахан, и Белен явно боялись встретиться со мной глазами, будто кто-то из нас сказал или сделал что-то постыдное. Их отчуждение холодило мне душу, но теперь у меня был ортопегас. Он жил в моей душе, но даже мимолетное упоминание о существовании восьминогого чуда вызывало на лице моего брата странную насмешку. Так я открыла в Наране еще одну черту — зависть. Наран завидовал, но не решался этого сказать вслух. Зато было нечто, что мой брат скрывать и не думал. Наран все еще ненавидел Берила, и меня злило, что никто и не пытался понять или оправдать моего жениха. Вареон, с которым мы виделись наедине всего несколько минут, вовсе отказался разговаривать на эту тему. Юный принц был занят — за его высочеством хвостиком ходили жрецы, оканчивая привязку к тени, а я все вспоминала тот браслет поэта и гадала — что это все значит? Жрец, встретивший нас в храме, был более терпелив, чем принц. Он оказался единственным, кто не отказывался разговаривать после моего «разоблачения», исключая, конечно, моего брата. Жрец, имени которого я так и не узнала, а лица так и не увидела, холодно объяснил мне, что моему рассказу все равно не поверят, хоть он и верит (вопрос только, кто ему разболтал!), а существование теней лучше скрыть, как скрывали их до сих пор. Жрец еще раз пояснил, что Александр когда-то был одним из храмовиков. Что он, завидуя Вареону и Берилу, выкрал из амулеты и передал некому юноше, молодому бранеону… Спасаясь гнева храма, он хотел несколько лет прожить в другом измерении, но его помощник оказался слишком неопытным, он убил связующую и закрыл проход между мирами. Жрец забыл сказать, что умершей связующей была я… Я! А тем тупоголовым помощником, совершившим ошибку — жрец Южного квартала. Вообще-то вопросов у меня все равно оставалось больше, чем ответов. Например, почему никого, кроме меня, не заинтересовало, откуда взялась тень у самого жреца? Значит он, хоть и далекая, а родня нашему гордому принцу. Кто он, этот жрец? Я бы спросила. Однако во время первого нашего разговора я была слишком поглащена другими, не менее важными вопросами, а второй раз тет-а-тет нам встретиться не дал мой братишка. Благодаря брату моя свобода быстро кончилась, и Ганар, который раньше был хоть сомнительным, а другом, стал теперь тюремщиком. Он не спускал с меня глаз, при этом вовсе не спеша меня развлекать и портя настроение своим мрачным видом. Глядя на него, я начала подозревать, что Ганар был просто зол, и в этом придворном говорила уязвленная гордость. Ведь его одурачили, и одурачила именно я, не сказав, кем я была на самом деле, будто ему не доверяла… Знал бы он, что я сама не догадывалась до последнего времени, что кровь у меня голубая, и имеется огромное приданное, достойное принца на белом коне. Только вот, кому он нужен теперь, принц-то? Вот так, став для бывших друзей чем-то вроде шикарной статуэтки, которую надо тщательно охранять, но с которой не обязательно разговаривать, я и приехала в небольшой замок в полдня пути от столицы, где меня и бросили.