«Вампирический текст» в массовой литературе: от Дракулы к Калленам - [2]
«Современный масскультовый вампир квазифольклорен»[8], т. к. он создается на основе традиции, идущей от Брэма Стокера, а не от собственно фольклора. Настоящий фольклорный вампир, как уже говорилось, «не имеет ничего общего с этим самозванцем, с этим приказчиком из модной лавки»[9].
Единственное, что все авторы берут из фольклорной традиции — это способы борьбы с вампиром. Осиновый кол, отрубленная голова и сожжение тела — это уже общие места «вампирического нарратива».
2. Вампир в массовой литературе
По мнению таких исследователей «Дракулы», как Т. А. Михайлова и М. П. Одесский, «вампирический нарратив» состоит из следующих частей: «пролог — изображение рациональной жизни героев, появление вампира и описание наносимого им вреда; узнавание вампира (как правило, на этом этапе вводится некое научное отступление о вампирах); борьба с вампиром; победа над вампиром и его уничтожение (иногда мнимое уничтожение, вызванное невольно ориентацией автора на сюжет с продолжением)».[10]
Данная схема дает исчерпывающее описание сюжета о Дракуле, а также продолжений этой истории. Но следует отметить, что канон меняется в связи с изменением оценки вампира массовым сознанием.
Начиная с Брэма Стокера и до конца ХХ века, вампир всегда расценивался как чудовище. Его красота, ум и обаяние вызывали омерзение у людей, наблюдавших его. Книга Стэфани Майер полностью меняет эту традицию. Ее вампиры из демонов превращаются в богов.
Если провести сопоставительный анализ романов «Дракула» и «Сумерки» мы придем к следующим результатам:
В романе Брэма Стокера «Дракула» Вампир представляется неким монстром, демоном, противным человеческому сознанию: «это воплощение хуже дьявола, и жалости в нем нет!»[11]. Если человек превращается в вампира, то это трагедия, которая приводит к погибели его души. Следовательно, вампир проклят Богом. Это приводит человека в ужас, а жертву Дракулы приводит в отчаяние: «Я опозорена, я нечиста! Даже Бог отвергает мое оскверненное тело!»[12]
У Стэфани Майер — это измененные люди. При этом обращаясь в вампира они получают сверхспособности, сохраняя свои человеческие качества. Если обратиться к семье Каленов, изображенной в ее саге, то мы увидим, что они по всем параметрам превосходят человека. Самые лучшие их человеческие черты усиливаются вампиризмом: «Carlisle brought his compassion. Esme brought her ability to love passionately. Emmett brought his strength, Rosalie her… tenacity. Or you could call it pigheadedness…»[13] [Карлайл — сочувствие и сострадание, Эсми — всепоглощающую любовь к ближним, Эмметт — физическую силу, а Розали — красоту][14]. Таким образом, вампир — это улучшенный человек.
Подобное представление о «монстрах» было невозможно в начале ХХ века, когда достаточное внимание уделялось моральному облику героя и хритианский контекст еще был достаточно силен, поэтому Дракулу и можно обезвредить распятием, святой водой и молитвой.
В романе XXI века вампир не требует борьбы, наоборот, он превращается в предел человеческих мечтаний. Главная героиня Стэфани Майер — Белла — хочет стать вампиром, чтобы вечно молодой жить со своим возлюбленным.
Эта идея вечной молодости, воплощенной в вампирах, подчеркивается постоянным описанием их внешности:
«Interesting… and brilliant… and mysterious… and perfect… and beautiful…and possibly able to lift full-sized vans with one hand»[15]. [Такой красивый, умный, проницательный и может одной рукой остановить фургон!][16]
«Edward is the youngest, the one with the reddish brown hair». The beautiful one, the godlike one…»[17] [Эдвард — самый младший, — ответила я. Да нет, на самом деле он старший! — Высокий, худощавый, волосы такие рыжеватые и вьющиеся… самый обаятельный из Калленов и Хейлов, красивый, как греческий бог!][18]
«His white shirt was sleeveless, and he wore it unbuttoned, so that the smooth white skin of his throat flowed uninterrupted over the marble contours of his chest, his perfect musculature no longer merely hinted at behind concealing clothes. He was too perfect, I realized with a piercing stab of despair. There was no way this godlike creature could be meant for me».[19] [Белая с короткими рукавами рубашка была распахнута на груди, обнажая шею и мускулистый, как у греческой статуи, торс. Разве такой красавец может быть моим? И не мечтай!]
Рассматриваются возможности синтеза двух популярных жанров массовой литературы: детектива и фэнтези. Цель работы — выявить, какие элементы структуры заимствуются из детективного повествования и как они адаптируются для фэнтези. Заимствование детективных элементов происходит двумя способами: в первом случае — в волшебном детективе — в антураж фантастического повествования переносится структура детективной новеллы (сыщик, его помощник, преступник, обязательное наличие загадки и т. д.); во втором случае — в «городском фэнтези» — из детектива заимствуется не сама форма, а атмосфера тайны, пронизывающая все повествование. Делается вывод о том, что фэнтези обладает большим потенциалом для гибридизации с другими жанрами массовой литературы.
Мотив Второго пришествия занимает особое место в российской фантастике рубежа двух тысячелетий. В последние десятилетия библейские аллюзии все чаще проникают в жанр фэнтези. Целью статьи было проанализировать особенности воплощения мотива о Втором пришествии в русской фэнтези. Материалом послужили произведения современных авторов Ю. Вознесенской, Н. Перумова, В. Хлумова, С. Лукьяненко и Т. Устименко. В каждом из рассмотренных текстов возникает история Второго пришествия. При этом отношение к образу Спасителяи его повторному пришествию в мир варьируется: от почтительного ожидания (Ю.
Проза И. А. Бунина представлена в монографии как художественно-философское единство. Исследуются онтология и аксиология бунинского мира. Произведения художника рассматриваются в диалогах с русской классикой, в многообразии жанровых и повествовательных стратегий. Книга предназначена для научного гуманитарного сообщества и для всех, интересующихся творчеством И. А. Бунина и русской литературой.
Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
Очерки, эссе, информативные сообщения советских и зарубежных публицистов рассказывают о судьбах книг в современном капиталистическом обществе. Приведены яркие факты преследования прогрессивных книг, пропаганды книг, наполненных ненавистью к социалистическим государствам. Убедительно раскрыт механизм воздействия на умы читателей, рассказано о падении интереса к чтению, тяжелом положении прогрессивных литераторов.Для широкого круга читателей.
Данное исследование частично выполняет задачу восстановления баланса между значимостью творчества Стругацких для современной российской культуры и недополучением им литературоведческого внимания. Оно, впрочем, не предлагает общего анализа места произведений Стругацких в интернациональной научной фантастике. Это исследование скорее рассматривает творчество Стругацких в контексте их собственного литературного и культурного окружения.