Вампир — герой нашего времени - [6]

Шрифт
Интервал

. Шеффер приходит к выводу об отсутствии оснований для выделения человека из других живых существ, в противовес предшествующей философской традиции, в рамках которой, по мысли автора, человек как думающая машина противопоставлялся биологическому организму. Эту оппозицию между культурой и природой, которую он называет «Тезисом» с большой буквы, Шеффер разоблачает как некоторую «идеальную позицию»[28], признавая, что ее трудно приписать какому-то конкретному философу. Интересно, что в борьбе против антропоцентризма и дуализма природы и культуры, в которой главными противниками Шеффера становятся гуманисты и просветители, а также феноменологи и экзистенцалисты, союзниками в осознании значения теории Дарвина оказываются либо восточные религии, либо первобытные верования.

Впрочем, Шеффер по-своему прав: действительно, если отбросить, как он предлагает, культуру и сознание как основополагающие понятия, на которых зиждется враждебный автору тезис о человеческой исключительности, размыв границы между культурой, природой и социальной сферой вслед за Дж. Серлем, то разница между человеком и бесшерстным кротом покажется и правда несущественной.

Возможно, причина, по которой книга Шеффера имела столь громкий успех и вызвала новый виток дебатов, коренится в том, что констатация конца человеческой исключительности в качестве главного тезиса была вынесена в ее заглавие. Совпав с переменами в общественных настроениях, она стала ярким выражением сегодняшнего стремления покончить с человеческой исключительностью. В любом случае и ее появление, и ее успех симптоматичны: они показывают, как меняется отношение в человеку в современной культуре.

ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ — ВОСПИТАТЕЛЬ ЮНОШЕСТВА

Изменение отношения к человеку имеет еще один немаловажный аспект. Дело в том, что многие вампирские тексты принадлежат к жанру романа взросления. С момента возникновения этого жанра задачей подобного рода произведений было помочь подросткам стать взрослыми, восприняв культурные нормы своего времени и общества. Критики многократно отмечали, что «Сумерки», «Дневники вампира», «Интервью с вампиром» и «Empire V» — это романы взросления, повествующие о первой любви, об установлении первых серьезных отношений, о переходе из возраста детей, школьников к самостоятельной взрослой жизни.

Удивительным образом, критики, как будто сговорившись, не обращают внимания на тот факт, что тем, за кем следуют современные подростки, считывая с текстов культуры коды социального поведения и навыки взрослой жизни, в наши дни является не человек, а чудовище, нелюдь — вампир. Иными словами, дети получают в качестве своего образца, своего путеводителя по взрослой жизни не человека, как это было в предшествующие эпохи, а нелюдя, единственным и главным предназначением которого является отрицание права человека на существование и в качестве исключительного разумного существа, обладающего культурой, и в качестве эстетического идеала, и в качестве объекта искусства.

С «пропедевтической» ролью вампира в современной культуре связан еще один важный аспект его образа, который имеет прямое и непосредственное отношение к его популярности. Дело в том, что вампиры — это живые мертвецы. Надо сказать, что с этой точки зрения между классикой и современными вампирскими текстами нет разногласий. Они удивительно едины в том, что вампир — это живой мертвец.

В вампирской классике при свете дня вампиры были принуждены спать в своих гробах. Как, безусловно, помнят читатели «Дракулы», днем вампир лежал в своем гробу и был даже вынужден путешествовать вместе со своим гробом, гробами своих девиц и даже с землей из своей могилы. Другой незабываемый пример — описание казни Кармиллы, когда была вскрыта ее могила:

Могила графини Миркаллы была вскрыта; генерал и мой отец опознали в той женщине, лицо которой открылось взглядам, свою вероломную и прекрасную гостью. Ее кожа, хотя со времени погребения прошло уже сто пятьдесят лет, была окрашена в теплые живые тона <…> Конечности сохраняли гибкость, кожа — эластичность, а свинцовый гроб был наполнен кровью, в которую на глубину в семь дюймов было погружено тело. <…> Поэтому тело, в соответствии с издавна заведенным порядком, извлекли из гроба, и в сердце вампира вогнали острый кол. При этом вампир издал пронзительный вопль, точь-в-точь похожий на смертный крик живого человека. Мертвецу отсекли голову, и из отделенного затылка хлынул поток крови. Тело и голову положили затем на костер и сожгли, а пепел бросили в реку.[29]

Однако современные вампиры явно считают этот древний обычай спать в гробу старомодным. За редкими исключениями, среди которых следует назвать «Интервью с вампиром» и «Ван Хельсинг», они не следуют неудобному обряду возвращаться в гробницу с восходом. Отголоском этой старой вампирской привычки являются всякого рода проблемы, которые продолжает вызывать у вампиров дневной свет. Например, в «Клане (Объятых ужасом)» и в «Королеве проклятых» (2001) вампиры погибают от света дня. В «Дневниках вампира» Стефан и Дэймон носят магические кольца, которые предохраняют их от разрушительного действия дневного света. А в «Сумерках» единственным отголоском вреда от света солнца для вампиров остается только сияние их кожи. Пожалуй, самым оригинальным заменителем гроба является хамлет, придуманный Пелевиным, каморка, в которой вампир висит вниз головой наподобие летучей мыши. Но все эти новшества не отменяют важнейшего факта: во всех вампирских сагах и романах, и в слабой и в сильной версии, вампиры остаются живыми мертвецами, как об этом красноречиво заявляет вампир Дэймон из «Дневников вампира»: «Мне нравится быть живым мертвецом!»


Еще от автора Дина Рафаиловна Хапаева
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях.


Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

Эта книга посвящена танатопатии — завороженности нашего общества смертью. Тридцать лет назад Хэллоуин не соперничал с Рождеством, «черный туризм» не был стремительно развивающейся индустрией, «шикарный труп» не диктовал стиль дешевой моды, «зеленые похороны» казались эксцентричным выбором одиночек, а вампиры, зомби, каннибалы и серийные убийцы не являлись любимыми героями публики от мала до велика. Став забавой, зрелище виртуальной насильственной смерти меняет наши представления о человеке, его месте среди других живых существ и о ценности человеческой жизни, равно как и о том, можно ли употреблять человека в пищу.


Герцоги республики в эпоху переводов

«Непредсказуемость общества», «утрата ориентиров», «кризис наук о человеке», «конец интеллектуалов», «распад гуманитарного сообщества», — так описывают современную интеллектуальную ситуацию ведущие российские и французские исследователи — герои этой книги. Науки об обществе утратили способность анализировать настоящее и предсказывать будущее. Немота интеллектуалов вызвана «забастовкой языка»: базовые понятия социальных наук, такие как «реальность» и «объективность», «демократия» и «нация», стремительно утрачивают привычный смысл.


Готическое общество: морфология кошмара

Был ли Дж. Р. Р. Толкин гуманистом или создателем готической эстетики, из которой нелюди и чудовища вытеснили человека? Повлиял ли готический роман на эстетические и моральные представления наших соотечественников, которые нашли свое выражение в культовых романах "Ночной Дозор" и "Таганский перекресток"? Как расстройство исторической памяти россиян, забвение преступлений советского прошлого сказываются на политических и социальных изменениях, идущих в современной России? И, наконец, связаны ли мрачные черты современного готического общества с тем, что объективное время науки "выходит из моды" и сменяется "темпоральностью кошмара" — представлением об обратимом, прерывном, субъективном времени?Таковы вопросы, которым посвящена новая книга историка и социолога Дины Хапаевой.


Рекомендуем почитать
Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.


Проблема субъекта в дискурсе Новой волны англо-американской фантастики

В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.


О том, как герои учат автора ремеслу (Нобелевская лекция)

Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.