Вам доверяются люди - [38]

Забавно, что из-за круглого, скуластого лица все считают Нинель казашкой. А на самом деле казах ее муж, и Нинель приняла его фамилию, стала Журбалиевой, а сама из чисто русской семьи, Кислицыных. В институте все девчонки потешались, когда узнали, что она выходит за Таира Анурбековича Журбалиева. Острили, что долго искала мужа с такой фамилией, которая оправдала бы ее внешность!

Они на редкость удачная пара, Таир и Нинель. И мальчишка у них чудный, круглый, глаза отцовские — щелочки, а живчик, каких мало. Нинель как-то сказала про него, что он одновременно сидит, идет и бежит. Очень точно! Он всегда в порыве. А Нинель и Таир, наоборот, неторопливые, даже медлительные. Таир — физик. Наверное, атомник, потому что даже Нинель не знает толком, что он делает в своем номерном НИИ. И, наверное, талантливый, потому что в прошлом году получил какую-то большую премию и в этом опять. У него и оклад очень высокий; Нинель могла бы вовсе не работать, но ей это даже в голову не приходит. Вообще из их институтского выпуска все девчонки работают, хотя быстренько повыскакивали замуж.

Пожалуй, только Марлена и не обзавелась еще семьей. Вот она стоит в этот новогодний вечер, прижавшись высоким чистым лбом к оконному стеклу, и бессмысленно смотрит на пустой больничный двор. Была бы замужем, наверняка не осталась бы дежурить…

А ведь могла, могла бы иметь семью… В охотниках жениться на ней недостатка не было. Но странное дело — радуясь, что в нее влюбляются (она всегда радовалась этому), и даже влюбляясь (она и сама нередко влюблялась), Марлена неизменно знала: это еще не всерьез. Не то что думала так, но внутренне чувствовала: главное впереди.

Разве вот Сашка. Тот Сашка, про которого Нинель сказала, что у Рыбаша с ним есть нечто общее. Это, пожалуй, чепуха, общего — ничего. Может быть, только целеустремленность. И любовь к профессии. То самое призвание, о котором недавно заговорили на утренней пятиминутке.

Марлене не вдруг кажется, что телефон звякнул. Она подбегает:

— Алло?

Ровный низкий гудок. Почудилось. На часах двадцать минут восьмого. Осторожно положив на место трубку, Марлена возвращается к окну. Двор по-прежнему пуст.

О чем же это она думала? Ах, да, Сашка! Он, как и Наумчик, был на курс старше, чем она, и последний год они много времени проводили вместе. Очень много. Но Сашка с самого начала заявил, что после окончания института отправится куда-нибудь в глушь, где только-только создается больница. В какой-нибудь целинный совхоз. Ребята называли его «неисправимый романтик». Он огрызался: «Да я и не желаю исправляться!» Он в самом деле не желал.

Верил он, что Марлена приедет к нему? Во всяком случае, очень хотел. Очень. Это она знала. Но обещаний никаких не дала, хотя было трудно. Потом, когда он уехал, было трудно и горько вставать утром и знать, что он не позвонит. Было грустно уходить после лекций и знать, что его нет в Москве. Было даже одиноко. Она писала ему часто, очень часто и жадно ждала его писем. Сашка писал неровно: то раз в три недели, а то за три дня — пять писем. Никогда не пожаловался, что скучает; никогда не обмолвился, что ошибся, что лучше бы устроиться поблизости от Москвы. Или в каком-нибудь большом городе. Нет, наоборот, хоть в газету неси его письма: да, трудно, но в этом и счастье; да, не хватает и того и этого, но если не мы, то кто же? Потом — описание… Нет, целый трактат о том, как вдвоем с молоденькой акушеркой принимал первые роды в палаточном городке совхоза. И опять восторги: вот и есть коренной житель будущего огромнейшего — Сашка не сомневался в этом! — агротехнического центра. А в конце — несколько сумбурных, горячих слов: она, Марлена, лучшая девушка в мире, и когда они будут вместе…

Никогда!

То, что они не будут вместе, сама Марлена поняла окончательно лишь в ту минуту, когда в комиссии по распределению ей задали обычный вопрос: «Куда хотели бы получить назначение?» Секунду — одну только секунду — у нее на языке вертелось название палаточного городка (к этому времени он, впрочем, уже стал обычным одноэтажным поселком), где принимал роды, делал операции и лечил от всех болезней неисправимый романтик Сашка. Одну секунду! Но она совладала с собой и обычным, чуть вызывающим тоном, сказала:

— Вопрос, вероятно, уже решен? Куда назначат.

Какой-то человек, которого она не знала, перелистывал ее «дело». Он поднял усталые глаза:

— Ваш отец — тот самый политрук Ступин, который в войну с белофиннами…

Она сухо перебила:

— Да, тот самый.

Ей всегда было неприятно говорить о подвиге отца. Казалось, будто его именем она добивается себе каких-то преимуществ и поблажек. Она почти не помнила отца, он погиб, когда ей не было пяти лет.

— А ваша мать?

— В Москве.

— Вы живете с матерью?

— Да.

— Братья или сестры есть?

— Нет.

Она хотела добавить, что мать замужем, но не добавила. Это могли воспринять как осуждение, могли подумать, что в семье нелады. А она вовсе не осуждала мать, давно привыкла к отчиму и даже любила его.

Человек, задававший вопросы, наклонился к соседу слева, что-то негромко сказал, затем повернулся вправо и так же негромко поговорил с директором. Директор вытащил из-под вороха бумаг какой-то листок, и оба, проглядев этот листок, согласно кивнули. Человек с усталыми глазами опять посмотрел на Марлену: