Вам доверяются люди - [17]

Степняк срывается с места, подходит к коммутатору, вмонтированному в специальную панель у него в кабинете. Вчера поздно ночью во всех отделениях подключили внутренние телефоны.

Степняк — в который раз! — читает на панели надписи: «Перевязочная», «1-я хирургия», «2-я хирургия», «Терапия», «Рентген», «Лаборатория», «Приемное отделение», «Кухня», «Столовая», «Гараж». На столе у него городской телефон. Через несколько дней такую же прямую связь с городом установят у всех заведующих отделениями. Пока второй городской телефон висит в вестибюле; там, за стеклянной перегородкой поставлен стол; на перегородке надпись: «Бюро справок». За столом сидит Раечка с глазами цвета лазури. Она окончила десятилетку, не прошла по конкурсу в вуз и явилась предлагать свои услуги больнице. «Зарабатывает стаж!» — думает Степняк. У нее никакой специальности, но девчонка, кажется, грамотная, пусть посидит в справочном.

Степняк поочередно звонит в терапию, в рентгеновский кабинет, в приемное отделение. Терапия откликается немедленно ровным голосом Лозняковой. Степняк говорит: «Проверка! Что у вас, Юлия Даниловна?» — и слышит спокойное: «Все в порядке, Илья Васильевич». Рентген не отвечает, и Степняк с досадой выключает номер. Он же приказал этому стиляге быть сегодня с утра! Впрочем, с утра — это значит в девять. А сейчас еще нет восьми. К тому же рентгенолог совместительствует, рентгенологов мало, они знают себе цену, и этого-то еле удалось уломать… «Пусть Бондаренко достает, где хочет! Откуда, в самом деле, я могу взять?..» Он звонит в приемное отделение. Знакомое, надтреснутое «да?» Львовского. Львовский сегодня дежурит в приемном отделении. «Матвей, у тебя все ладно?» — «Все, все…» — после маленькой паузы говорит Львовский. «Нет, ты не успокаивай. Что случилось?» — «Да ровно ничего, прикидываю, кто завтра будет дежурить…»

Да, в самом деле — кто? Врачей катастрофически не хватает. Хорошо, если Бондаренко выполнит обещание и больницу будут заполнять постепенно. А вдруг?..

То ли от волнения, то ли оттого, что не высыпается уже несколько дней подряд, Степняку становится холодно до дрожи. А Окунь, между прочим, расторопный мужик: вчера к вечеру во всем здании температура поднялась до восемнадцати градусов. Сумел ведь этот толстяк договориться с истопниками!

В дверь легонько стучат, и она тотчас раскрывается. Круглолицая, улыбающаяся старушка в белом халате и аккуратно повязанной косынке вносит на подносе стакан крепкого чая с какими-то крендельками.

— Отведайте, — мягким, домашним голосом говорит она, — с кухни посылают. Велели вам пробу снять.

Она ставит поднос на стол. Над стаканом вьется легкий парок. До чего вовремя! Степняк, обжигаясь, прихлебывает чай и, отломив кусочек кренделька, старательно жует.

— Это что же, весь завтрак? — обеспокоенно спрашивает он.

— Как можно! — старушка всплескивает короткими ручками. — Еще каша овсяная, хлебушек, масло, кефир. Мы кашу Юлии Даниловне снесли на пробу, а масло с хлебом — в приемное отделение, ну и чайку всем, конечно.

— Правильно, — одобряет Степняк, разглядывая старушку. — А вы, значит, на кухне или в столовой работаете?

Старушка степенно поправляет косынку.

— Нету, — говорит она, — мы не в столовой, мы в терапии, с Юлией Даниловной. Санитарка я, тетя Глаша.

— Ох, верно, верно! — спохватывается Степняк, мысленно ругнув себя за рассеянность.

Тетя Глаша — гордость Юлии Даниловны.

Среди санитарок она своего рода Машенька Гурьева. Юлия Даниловна дней пять назад немного смущенно призналась, что сманила старшую санитарку из районной поликлиники.

— Дивная старуха, — объясняла она, — опытная, ловкая, умелая. В ином случае и сестру научит.

— Как же удалось? — поинтересовался Степняк, понимая, что если Машеньку Гурьеву мог соблазнить масштаб работы, то санитарке в больнице куда труднее, чем в поликлинике.

— Личное обаяние! — отшутилась Лознякова.

Теперь тетя Глаша, с ее круглым приветливым лицом, стоит перед Степняком, не то ожидая своего подносика, не то в чаянии обстоятельного разговора.

— А в хирургию вы бы не пошли? — с озорным любопытством спрашивает Степняк. — Там, тетя Глаша, люди после операций, им очень нужен хороший уход.

Лицо тети Глаши становится суровым.

— Нету, товарищ главный врач, — твердо говорит она, — уж мы с Юлией Даниловной вместе. Неразлучные мы. Вы, может, и не знаете, из какой ямы она меня вытащила: совсем помирала я, а теперь ее стараниями живу и радуюсь. Нету, — повторяет тетя Глаша, — в терапии тоже ласка нужна. Уж это я по себе знаю.

Степняк ощущает легкую неловкость, словно неумно поддразнил ребенка.

— Терапия так терапия! — поспешно соглашается он. — Я просто к слову… Но уж вы будьте так добры, подучите нашу молодежь вот этой самой ласке.

Тетя Глаша успокаивается.

— Подучить работе нетрудно, а вот ласка… она, товарищ главврач, от характеру бывает. Или там от переживаний. Больного, может, смертная тоска томит, ежели он, к примеру, сердечник. Его разговорить, ободрить надо, — тетя Глаша произносит «ободрить», делая густое ударение на втором «о». — А молодым это еще по большей части непонятно. Что, мол, за капризы? Лежишь себе — и лежи…