Вам доверяются люди - [15]

Шрифт
Интервал

Степняк хмурится: в самом деле, что-то такое он слышал…

— Она работает?

— Работает. В какой-то ведомственной поликлинике. Но ей там скучно — настоящего дела нет. Я вчера ездила к ней…

— Ты умница, — растроганно говорит Степняк и обнимает жену за плечи.

Она осторожно высвобождается. Глаза у нее насмешливые и холодные.

— Как в лучших романах, да? Жена-помощник, жена-товарищ, жена полна делами и затруднениями мужа! Ох, Илья…

Она обрывает фразу и, круто повернувшись, исчезает в коридорчике.

2

Последние два дня перед открытием — самые трудные. В палатах уже стоят застланные новеньким бельем, аккуратно заправленные кровати, но нет мужских сорочек и все присланные тапочки почему-то одного размера — сорок первый номер. В широких коридорах вдоль окон выстроились столики и легкие, похожие на палубные, рейчатые кресла. Это — для ходячих больных. Но завхоз Витенька, чуть не плача, звонил со склада медицинского оборудования, что каталок нет и до праздника не обещают. Как можно открывать больницу без каталок?!

Газ подключили. Окна замазаны. Целая армия домохозяек-общественниц до неправдоподобного блеска отмыла полы, подоконники, стены, радиаторы парового отопления и вообще все, что нужно было отмыть после строителей. Домохозяек привела Лознякова — это все ее бывшие пациентки или матери, жены, сестры, дочери тех людей, у которых она девять лет была участковым врачом.

Степняк, глядя на них, недоверчиво покачивал головой:

— Хоть в газету пиши! Может, еще и от оплаты откажутся?

Лознякова нахмурилась:

— Конечно. Это же общественницы-активистки! Они приходят помогать своей собственной больнице. В прошлом году они так же убирали школу-новостройку на соседней улице, хотя вовсе не у каждой есть дети. Погодите! — остановила Лознякова, видя, что Степняк хочет возразить. — Неужели вы не понимаете, что больница касается каждого? Каж-до-го! Никто не застрахован от болезни. И своя больница в районе — своя, понимаете? — это и надежда на то, что тебе вовремя окажут помощь, и уверенность в том, что здесь-то к тебе отнесутся как к своему, и гордость, что ты сам к этому делу немножечко причастен.

— Ладно, — не вдумываясь, согласился Степняк. — Но у нас все-таки миллион недоделок. Звонила вам эта… как ее… Марлена Ступина?

— Звонила. Взяла расчет в своей медчасти. И даже обещает привести еще одного терапевта.

— Видите? — Степняк самодовольно усмехнулся. — Вот так и надо действовать…

Ему не сиделось на месте. Оставив Лознякову в их крохотном кабинетике, он поднялся наверх, где Рыбаш, Гонтарь и Львовский втроем занимались приведением в порядок будущей операционной и прилегающих к ней помещений. Вид сверкающих автоклавов для стерилизации привел его в отличное настроение.

— Налаживается дело, налаживается! Пожалуй, и правда откроемся шестого?

— А холодина какая! — быстро и свирепо сказал Рыбаш. — Неужели нельзя заставить истопников…

— Я как раз собирался поручить это вам, — безмятежным тоном перебил Степняк. — Львовский и Гонтарь теперь справятся сами. А вы ступайте в котельную и наведите там порядок…

— Это не входит в обязанности хирурга!

— Вы намерены заниматься хирургией при такой температуре?

— А вы? — Рыбаш независимо и насмешливо глядел на Степняка.

Чей-то незнакомый басок оборвал начинавшуюся перепалку.

— Разрешите представиться. Окунь. Окунь, Егор Иванович. Явился по указанию Таисии Павловны…

Степняк и Рыбаш обернулись одновременно.

Невысокий, плотный человек, в хорошо сшитом костюме, чуть склонив голову набок, улыбчиво смотрел на них с порога операционной.

Степняк оценивающе взглянул на пришельца:

— Хирург?

— Совершенно точно, — подтвердил Окунь. — Двадцать три года назад выбрал эту специальность.

Он протянул аккуратно сложенные документы.

Степняк, не разворачивая, взял бумаги и оглянулся на Рыбаша.

— Заведующий отделением у нас уже есть… — начал он, но Окунь все так же улыбчиво замотал головой:

— Помилуйте, я ни на что не претендую. Мы с Таисией Павловной…

— А кто это у нас Таисия Павловна? — грубовато и неожиданно вмешался Рыбаш; выражение его лица было по-прежнему насмешливо-независимое.

Внутренне Степняк ощутил некоторое удовольствие: этот Рыбаш, видимо, тоже не любит таких настойчивых ссылок на начальство. Но, не забыв еще предыдущего разговора с Рыбашом, Илья Васильевич хмуро буркнул:

— Не у нас, а в райздраве.

Окрыленный поддержкой, Окунь поторопился объяснить:

— Мы с Таисией Павловной, так сказать, однополчане, в одном институте учились. Таисия Павловна редкой души человек, старых товарищей не забывает…

Рыбаш, словно не слыша того, что говорил Окунь, вернулся к прерванному разговору:

— В котельную, товарищ главный, я не пойду. Ничего в этом не понимаю, и меня там обмухорят, как маленького.

— Да уж, истопники — народ тертый, с ними надо умеючи, — весело согласился Окунь и благодушно предложил: — Если желаете, я могу попробовать! У меня с подобными элементами полный контакт. Таисия Павловна предупреждала, что больница должна открыться шестого, и если у нас тут, как говорится, аврал…

Он сыпал скороговоркой, переступая короткими ножками, и по-свойски улыбался всем вместе. Слегка озадаченный Степняк вопросительно посмотрел на него:


Еще от автора Вильям Ефимович Гиллер
Во имя жизни (Из записок военного врача)

Действие в книге Вильяма Ефимовича Гиллера происходит во время Великой Отечественной войны. В основе повествования — личные воспоминания автора.


Пока дышу...

Действие романа развертывается в наши дни в одной из больших клиник. Герои книги — врачи. В основе сюжета — глубокий внутренний конфликт между профессором Кулагиным и ординатором Гороховым, которые по-разному понимают свое жизненное назначение, противоборствуют в своей научно-врачебной деятельности. Роман написан с глубокой заинтересованностью в судьбах больных, ждущих от медицины исцеления, и в судьбах врачей, многие из которых самоотверженно сражаются за жизнь человека.


Тихий тиран

Новый роман Вильяма Гиллера «Тихий тиран» — о напряженном труде советских хирургов, работающих в одном научно-исследовательском институте. В центре внимания писателя — судьба людей, непримиримость врачей ко всему тому, что противоречит принципам коммунистической морали.


Два долгих дня

Вильям Гиллер (1909—1981), бывший военный врач Советской Армии, автор нескольких произведений о событиях Великой Отечественной войны, рассказывает в этой книге о двух днях работы прифронтового госпиталя в начале 1943 года. Это правдивый рассказ о том тяжелом, самоотверженном, сопряженном со смертельным риском труде, который лег на плечи наших врачей, медицинских сестер, санитаров, спасавших жизнь и возвращавших в строй раненых советских воинов. Среди персонажей повести — раненые немецкие пленные, брошенные фашистами при отступлении.


Рекомендуем почитать
Шолбан. Чулеш

Два рассказа из жизни шорцев. Написаны в 40-ые годы 20-ого века.


Говорите любимым о любви

Библиотечка «Красной звезды» № 237.


Гвардейцы человечества

Цикл военных рассказов известного советского писателя Андрея Платонова (1899–1951) посвящен подвигу советского народа в Великой Отечественной войне.


Слово джентльмена Дудкина

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Маунг Джо будет жить

Советские специалисты приехали в Бирму для того, чтобы научить местных жителей работать на современной технике. Один из приезжих — Владимир — обучает двух учеников (Аунга Тина и Маунга Джо) трудиться на экскаваторе. Рассказ опубликован в журнале «Вокруг света», № 4 за 1961 год.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.