Вальпургиева ночь - [7]

Люси. Ой, а вот новенький… Ваша койка первая слева… стелите свою постельку, я могу вам помочь, если что не так…

Гуревич(яростно). Сам! Сам! Провались, девка!..

Люси исчезает. Пение на время прерывается. Гуревич комкает все белье и швыряет его в угол кровати, потом смотрит направо: розовый Витя с аппетитом глядит на него, поглаживает живот все любовнее и облизывается, иногда отворачиваясь в подушку, чтобы подавить в себе смешок, ему одному ведомый. Гуревич с полминуты его разглядывает, ему становится совсем невмоготу. Он смотрит на соседа слева: сплетенный со всех сторон Михалыч все еще что-то шепчет, с лицом скудеющим и окаянным. Над ним склонен Стасик.

Стасик. Сейчас по всему миру все могильщики социализма — все исповедуются и причащаются… А ты почему, дедушка, не хочешь?..

Прохоров (Стасику). Цыц, моя радость! Дай потолковать с человеком…

Стасик. Нет-нет, ему нужна минута самоуглубления… Вы плохо знакомы с Востоком… Ты погружаешься в воду… ну… или тебя погружают, но ты ощущаешь: канули в вечность те времена, когда тебя не существовало, — тебя омывают, следовательно, ты есть… Когда купается наложница китайского императора в бассейне сплетающихся орхидей — он так и называется: Бассейн Сплетающихся Орхидей, — так в него добавляют двенадцать эссенций и семнадцать ароматов…

Коля(подступая сзади). …Но кто после этого облекается в желтое одеяло, не зная истины и самоограничения, — тот недостоин желтого одеяла. Ты можешь мне разъяснить эту дхарму?!..

Прохоров. Шел бы ты со своими дхармами знаешь куда!.. Человеку только что в ванной навешали колотушек. При чем тут дхармы? Продолжай, Стас…

Стасик. И вот я перехожу из ванной с орхидеями, минуя все залы дхарм...

Взгляд в сторону паршивца Коли.

...перехожу из бассейна в Зал Благовоний, а из Зала Благовоний в Зал Песнопений. Те, кто по пути мне встречаются, говорят мне: «Благословенный, не ходи в манговую рощу». А я иду, мне говорят три девушки, одна такая лунная-лунная, а другая пасторальная вся, в венке из одуванчиков, конечно. А уж на третью и я не смотрю и ухожу из Зала Песнопений в манговую рощу.

Прохоров. Давай, давай, Стас, дуй в свою долбанную манговую рощу, дай поговорить с евреем.

Обращаясь к Гуревичу.

Ты по какому делу и как звать?

Гуревич. Гуревич.

Прохоров. Я так и думал, что Гуревич… А случайно не по этому?..

Делает щелчок по горлу.

Гуревич. Ну… в том смысле…

Прохоров. Я так и думал. Евреи иногда очень даже любят выпить… в особенности за спиной арабских народов. Но не в этом дело. Как только появляется еврей — спокойствия как не бывало, и начинается гибельный сюжет. Мне рассказывал мой покойный дед: у них в лесу водилось оленей видимо-невидимо — как их там? косулей, — невпроворот. И пруд был весь в лебедях белых, а на берегу пруда цвел родо-ден-дрон. И вот в деревню эту приехал лекарь по имени Густав… Ну уж не знаю, насколько он был Густав, но жид — это точно. И что же из этого вышло? — не я рассказываю, рассказывает дед. До появления этого Густава зайцев было столько в округе, что буквально спотыкаешься об них, по ним скользишь и падаешь… Так исчезли для начала все зайцы, потом косули — нет, он в них не стрелял, они пропадали сами собой.

Обращаясь к Алехе.

Позови старичка Вову.

Вова подходит. Взглянув сначала на Витю, потом на Михалыча, подрагивая, ждет подвоха.

Вова, ты из деревни. Ты можешь представить себе, что на берегу пруда… произрастаешь… тебя зовут Рододендрон. А на той стороне пруда — жид, сидит и на тебя смотрит?..

Вова. Нет, я не могу себе представить… что вот расту…

Прохоров. Ну, к чертям собачьим рододендрон. Вот, вообрази себе, Вова: ты — белая лебедь и сидишь на берегу пруда, а напротив тебя сидит жид и очень внимательно на тебя…

Вова. Нет. Белой лебедью я тоже не могу, это мне трудно представить. Я могу… могу представить, что я стая белых лебедей…

Прохоров. Прекрасно, Вова, ты стая белых лебедей на берегу пруда, а напротив…

Вова. Ну я, конечно, разлетаюсь… кто куда… страшно…

Прохоров. Алеха, уведи Вовочку… Вот видишь, Гуревич?

Гуревич(с трудом улыбаясь). Ну, ладно.

С тревогой взглядывает в сторону Вити, потом наблюдает, как сосед Михалыч делает вздорные попытки вырваться из пут.

А этого за что?

Прохоров. Делириум тременс. Изменил Родине и помыслом и намерением. Короче, не пьет и не курит. Все бы ничего, но мы тут как-то стояли в туалете, и зашла речь о спирте, о его жуткой калорийности, — так этот гаденыш ляпнул примерно такое: из всех, поглощаемых нами продуктов спирт, при всей его высокой калорийности, — весьма примитивного химического строения и очень беден структурной информацией. Он еще и тогда поплатился за свои хамские эрудиции: я открыл форточку, втиснул его туда и свесил за ногу вниз — а этаж все-таки четвертый — так и держал, пока он не отрекся от своих еретических доктрин… Сегодня он решением Бога и народа приговорен к вышке… Я не очень верю, что вначале было слово, но, хоть какое-то задрипанное, оно должно быть в конце, так что пусть этот раздолбай лежит и размышляет…

Гуревич. А скажи мне, Прохоров, тебя облекали полномочиями… Э-э… В одной только этой палате или?..