Вальпургиева ночь - [5]

На должности японского шпиона

При институте Вечной Мерзлоты…

Короче, когда на город обрушилась стихия, при мне был челн и на нем двенадцать удалых гребцов-аборигенов. Кроме нас, никого и ничего не было над поверхностью волн… И вот — не помню, на какой день плавания и за сколько ночей до солнцеворота — вода начала спадать и показался из воды шпиль горкома комсомола… Мы причалили. Но потом какое зрелище предстало нам: опустошение сердец, вопли изнутри сокрушенных зданий… Я решил покончить с собой, бросившись на горкомовский шпиль…

Доктор, обхватив голову, дает понять Бореньке и Натали, чтобы больного поскорее отвели в палату.

Еще мгновение, ребята!.. И когда уже мое горло было над горкомовским острием, а горкомовское острие — под моим горлом, — вот тут-то один мой приятель-гребец, чтоб позабавить меня и отвлечь от душевной черноты, загадал мне загадку: «Два поросенка пробегают за час восемь верст. Сколько поросят пробегут за час одну версту?» Вот тут я понял, что теряю рассудок. И вот — я у вас.

Поднимается с кресла.

Ему подчеркнуто учтиво помогает Боренька.

И с того дня — мещанина в голове… нахт унц нэбель… все путается, теленки, поросенки, Мамаев курган, Малахов курган…

Натали. У тебя не кружится голова, Лев? Иди тихонько, тихонько.

Натали ведет его под левую руку, Боренька под правую.

Все сейчас пройдет, тебя уложат в постель…

Гуревич(покорно идет). Но все отчего-то мешается, путается, поросенки, курганы… Генри Форд и Эрнест Резерфорд… Рембрандт и Вилли Брандт…

Доктор(вслед им). В третью палату. Глюкоза, пирацетам.

Гуревич(удаляется с сопровождающими и голос его все приглушеннее). Эптон Синклер и Синклер Льюис, Синклер Льюис и Льюис Кэррол, Вера Марецкая и Майя Плисецкая… Жак Оффенбах и Людвиг Фейербах…

Уже едва слышно.

…Виктор Боков и Владимир Набоков… Энрико Карузо и Робинзон Крузо.

ЗАНАВЕС

.

Акт второй

Ему предшествуют — до поднятия занавеса — пять минут тяжелой и нехорошей музыки. С поднятием занавеса зритель видит третью палату с зарешеченными окнами и арочный вход в смежную, вторую палату. Чтоб избежать междупалатной диффузии, обмена информацией и прочее, арочный проход занят раскладушкой, на ней лежит Витя, с непомерным животом, который он, почему-то облизываясь, не перестает поглаживать, с улыбкой ужасающей и застенчивой. Строго диагонально, изогнув шею снизу-слева-вверх-направо, по палате мечется просветленный Стасик. Иногда декламирует что-то, иногда застывает в неожиданной позе — с рукой, например, отдающей пионерский салют, — и тогда декламации прекращаются. Но никто не знает, на сколько.

Сережа Клейнмихель, еще вполне юный, сидит на койке почти недвижимо, иногда сползая вниз, постоянно держится за сердце. В царапинах и лишаях, со странным искривлением губ. На соседней койке Коля и кроткий старичок Вова держат друг друга за руку и покуда молчат. Коля то и дело пускает слюну, Вова ему ее утирает. Пока еще лежит, с головой накрытый простыней в ожидании «трибунала», комсорг палаты Пашка Еремин. На койке справа — Хохуля, не подымающий век, сексуальный мистик и сатанист. Но самое главное, конечно, в центре: неутомимый староста третьей палаты, самодержавный и прыщавый Прохоров и его оруженосец Алеха, по прозвищу Диссидент, вершат (вернее, уже завершают) судебный процесс по делу «контр-адмирала» Михалыча.

Прохоров. Если бы ты, Михалыч, был просто змея, — тогда еще ничего; ну, змея как змея. Но ты же черная мамба, есть такая южноафриканская змея — черная мамба! — от ее укуса человек издыхает за тридцать секунд до ее укуса! На середку, падло!..

Толстый оруженосец полотенцем скручивает «контр-адмиралу» руки за спиной. Поверженный на колени, тот уже не рассчитывает ни на какие пощады.

Как тебе повезло, педераст, дослужиться до такого неслыханного звания: контр-адмирал ГПУ? Может, ты все-таки боцман ГПУ, а не контр-адмирал?

Алеха. Мичман, мичман, я по харе вижу, что мичман!..

Прохоров. Так вот, мичман, мы тут с Алехой подсчитали все твои деяния. Было бы достаточно и одного… Первого сентября минувшего года ты сидел за баранкой южнокорейского лайнера?.. Результат налицо — Херсонес и Ковентри в руинах… Удивляет одна лишь изощренность этой акции: от всех его напалмов пострадали только старики, женщины и дети! А все остальные… а все остальные — словно этот холуй над ними и не пролетал!.. Так вот, боцман: к тебе вопиют седины всех этих старцев, слезы всех сирот, потроха всех видов — к тебе вопиют! Алеха!

Алеха. Да, я тут.

Прохоров. Так скажи мне и всему русскому народу, когда этот душегуб был схвачен с поличным за продажею на Преображенском рынке наших Курил?

Алеха. Позавчера.

Михалыч (мычит). Неправда все это, позавчера я был здесь, никуда из палаты не выходил, все свидетели, и медсестричка Люся кормила меня пшенной кашей с подливкой…

Прохоров. Это ничего не значит. Сумел же ведь ты, говнюк, за день до этого, не выходя из палаты, осуществить электронный шпионаж за бассейном Ледовитого океана? Материалы предварительного следствия лгать не умеют. Сам посуди, сучонок, вообрази, что ты не адмирал, а страница материалов предварительного следствия, — мог бы ты солгать?