Досточтимый Мур![1]
Отдаю на твой суд, с посвящением тебе, первый свой драматический опыт: «Вальпургиева ночь» (или, если угодно, «Шаги Командора»). Трагедия в пяти актах. Она должна составить вторую часть триптиха «Драй нэхте».
Первая ночь, «Ночь на Ивана Купалу» (или проще «Диссиденты») делана пока только на одну четверть и обещает быть самой веселой и самой гибельной для всех ее персонажей. Тоже трагедия и тоже в пяти актах.
Третью — «Ночь перед Рождеством» — намерен кончить к началу этой зимы.
Все Буаловские каноны во всех трех «Ночах» будут неукоснительно соблюдены:
Эрсте Нахт — приемный пункт винной посуды;
Цвайте Нахт — 31-е отделение психбольницы;
Дритте Нахт — православный храм, от паперти до трапезной.
И время: вечер — ночь — рассвет.
Если «Вальпургиева ночь» придется тебе не по вкусу, — я отбрасываю к свиньям собачьим все остальные ночи и сажусь переводить кого-нибудь из нынешних немцев.
А ты подскажешь мне, кто из них этого заслуживает.
Венедикт. Ер.
Весна 1985 г.
В трагедии участвуют:
Старший врач больницы (доктор).
Натали, Люси, Тамарочка — медсестры.
Боренька — медбрат по кличке Мордоворот.
Гуревич.
Прохоров — староста третьей палаты.
Алеха, по кличке Диссидент, — оруженосец Прохорова.
Вова — меланхолический старичок из деревни.
Сережа Клейнмихель — тихоня и прожектер.
Витя — застенчивый обжора.
Стасик — декламатор и цветовод.
Коля — интеллектуал и слюнтяй.
Пашка Еремин — комсорг третьей палаты.
«Контр-адмирал» Михалыч.
Хохуля — старый сексуальный мистик и сатанист.
Толстые санитары с носилками, в последнем акте уносящие трупы.
Все происходит 30 апреля, потом ночью, потом в часы первомайского рассвета.
Акт первый
(он же — пролог)
Приемный покой. Слева от зрителя — жюри: старший врач больницы, очень смахивающий на композитора Георгия Свиридова, с почти квадратной физией и в совершенно квадратных очках — в дальнейшем будем называть его просто доктор. По обе стороны от него две дамы в белых халатах: занимающая почти пол-авансцены Тамарочка и сутуловатая, на все отсутствующая, в очках и с бумагами, Люси. Позади них мерно прохаживается санитар и медбрат Боренька, он же Мордоворот, и о нем вся речь впереди. По другую сторону стола — только что доставленный «чумовозом» («скорой помощью») Гуревич.
Доктор. Ваша фамилия, больной?
Гуревич. Гуревич.
Доктор. Значит Гуревич. А чем вы можете подтвердить, что вы Гуревич, а не… Документы какие-нибудь есть при себе?
Гуревич. Никаких документов, я их не люблю. Рене Декарт говорил, что…
Доктор(поправляет очки). Имя-отчество?
Гуревич. Кого? Декарта?
Доктор. Нет-нет, больной, ваше имя-отчество!..
Гуревич. Лев Исаакович.
Доктор(из-под очков, в сторону очкастой Люси). Отметьте.
Люси. Что отметить, простите?
Доктор. Все! Все отметить!.. Родители живы?..
Гуревич. Живы.
Доктор. Интересно, как их зовут.
Гуревич. Исаак Гуревич. Маму — Розалия Павловна…
Доктор. Она тоже Гуревич?
Гуревич. Да. Но она русская.
Доктор. И кого вы больше любите, маму или папу? Это для медицины совсем немаловажно.
Гуревич. Больше все-таки папу. Когда мы с ним переплывали Геллеспонт…
Доктор(очкастой Люси). Отметьте у себя. Больше любит папу-еврея, чем русскую маму… А зачем вас понесло на Геллеспонт? Ведь это, если мне не изменяют познания в географии, еще не наша территория…
Гуревич. Ну, это как сказать. Вся территория — наша. Вернее, будет нашей.
Доктор. А… очень широк, этот Геллеспонт?
Гуревич. Несколько Босфоров.
Доктор. Это вы что же — расстояние измеряете в босфорах? Вам повезло, больной, вашим соседом по палате будет человек: он измеряет время тумбочками и табуретками. Вы с ним споетесь. Так что же такое Босфор?
Гуревич. Ничего нет проще. Даже вы поймете. Когда я по утрам выхожу из дому и иду за бормотухой, то путь мой до магазина занимает ровно шестьсот семьдесят моих шагов, — а по Брокгаузу это точная ширина Босфора.
Доктор. Пока все ясно. И часто вы вот так прогуливаетесь?
Гуревич. Когда как. Другие чаще. Но я, в отличие от них, без всякого форсу и забубенности. Я — только когда печален…
Доктор. А на какие средства вы… каждый день переходили этот ваш Босфор? Это очень важно…
Гуревич. Так ведь мне все равно, какая работа — массовый сев гречихи и проса… или наоборот… Сейчас я состою в хозмагазине, в должности татарина.
Доктор. И сколько вам платят?
Гуревич. Мне платят ровно столько, сколько моя Родина сочтет нужным. А если б мне показалось мало, ну, я надулся бы, например, и Родина догнала бы меня и спросила: «Лева, тебе этого мало? Может быть, немножко добавить?» Я бы сказал: «Все хорошо, отвяжись, Родина, у тебя у самой ни хрена нету».
Доктор (из соображений авантажности). Я понял, что вы больше вольный мореплаватель, а не татарин из хозмага. Встаньте. Сдвиньте ноги. Зажмурьте глаза. Протяните руки вперед.
Гуревич (делает то, что ему предлагают). Я могу сесть?
Доктор. Можете, можете. Довольно. Нам уже по существу все понятно… Кстати, какое сегодня число на дворе? Год? Месяц?
Гуревич. Какая разница?.. Да и все это для России мелковато — дни, тысячелетия…
Доктор. Понятно. Скажите, больной: случаются ли у вас какие-нибудь наваждения, иллюзии, химеры, потусторонние голоса?..
