Валдаевы - [96]

Первой «покупательницей» оказалась курносая Нюрка Бармалова. На ней — передник, как на взрослой, из портяночного холста, выкрашенного в коричневый цвет. Руки она держала под передником.

— Зачем пришла? — спросил Андрюшка, подражая голосу лавочника Мокея Пелевина.

— Вот, принесла яички, хочу продать. Купишь, Андрюшка?

— Был я Андрюшка, а теперь — Мокей Манулыч, — поправил «лавочник». — Что за яички? Покажь.

— Да не вороньи!

— Ну, выкладывай.

Нюрка вынула из-под передника белые круглые камни с куриное яйцо и уверила:

— Свежие, из-под курицы взяла.

— Ну, ладно! Подойдут. Чего тебе за них, сопунья, взвесить на четыре-то копейки?

— Да икры, пожалуй. Свежая она у вас?

— Прогорклой или там вонючей никогда не держим. Эй, «Никон», — обратился он к Деме, — дай Нюрашке-замарашке красненькой икры понюхать!

«Приказчик» услужливо задел щепкой немного «красной икры», поднес к Нюркиному носу и помазал его. «Покупательница» понюхала и тут же попросила:

— Взвесьте целый хунт!

— Конечно, не батман! — ответил «Никон».

Говорили они все те же слова, которые много раз слышали в лавке Мокея Пелевина, ловко подражая взрослым, — и голосом, и выражением лица.

Получив «икру», «покупательница» сказала:

— Мокей Обманулыч! Ты дай мне селедку в долг.

— Как ты меня назвала? Ах, семишниковая бабенка! Ты меня дураком считаешь? Буду раздавать свой товар всяким голодранцам задарма?! Таких, как ты, в Алове пруд пруди! Если всем буду в долг давать, разорюсь сразу. Ступай себе и заруби на носу: я — Манулыч, а не Обманулыч!

— Больше к такому скупердяю не приду ни разу! К Мазылеву пойду покупать!

— Ну, иди, там все получишь вовсе даром. Скатертью дорога.

— Ты не человек, а кровопивец!

— Поперхнулась бы!..

Нюрка ни с того ни с сего завопила:

— Ка-ра-ууу-ул!

— Ты чего? — не понял Андрюшка.

— Вчера так бабка Оря в лавке кричала — Мокей ее обманул.

— Ты потише только кричи.

— Я на вас в суд подам! — стращала Нюрка. — Заставлю вас выгнать из мира — вон! Провалиться вам в преисподнюю!

Андрюшка даже поднялся на цыпочки от такой хулы и гаркнул:

— Ты чего тут горло дерешь?! Попробуй-ка судиться с нами? Тогда узнаешь, почем фунт лиха! С сильным — не борись, с богатым — не судись! Поняла?!

Но тут появился еще один покупатель — сын Акима Зорина. Его правая порточина была засучена выше колена, а левая волочилась по земле. Он донашивал отцовы штаны. «Покупатель» выгрузил из карманов пригоршню фаянсовых и глиняных черепков. Белые — серебро, а красные — медь.

— Чего взвесить прикажешь?

— Орехов пять пудов!

— А каких? Лесных или привозных?

— А грецких нет?

— Пока не завезли…

— Лодыри! Торговать не умеете! Купцы, ишь, нашлись! Да я вас за свои деньги с потрохами куплю. Взвесь два сорта орехов. И пудик монпансье.

За монпансье шла земляника — она была недозревшей, но съедобной, поэтому и ценилась дороже. Получив покупки, «богатей-покупатель» сказал лавочнику:

— Я в расчете?

— В расчете, в расчете, не извольте беспокоиться. Большущее спасибо! — вежливо ответил Андрюшка. — Приходите еще! — И провожая «богатого мордвина», отвесил земной поклон.

Потом в «покупателя» превратился сам «приказчик» Демка.

— Я у тебя, Мокей Манулыч, в долг взять хочу.

— В долг? Ладно, я тебе верю. Мужик ты работящий. Я тебе очень верю. Помни доброту мою! Когда помочь устрою: ну, на молотьбу или хлеба убирать, ты уважь меня. Понял?

Но тут на голоса подошла Таня Нужаева и позвала Андрюшку домой.

7

Верно в пословице говорится: не будь красив, а будь счастлив. До замужества Палагу в Алове красавицей величали — всем девка взяла: и статью, и умом, и руки золотые; а когда вышла замуж за Аристарха Якшамкина, расцвела еще краше, однако счастье ей выпало недолгое — увезли мужа в тюрьму, и наступили для Палаги черные дни. Двое детей на руках: Мишке десять лет — в школу ходит, Лиле — всего лишь годок. А кормильца нет. Хорошо, что деверь попался — нет добрей. Брат мужа, Урван Якшамкин, приютил у себя. В избе тесно, повернуться негде, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде.

От Аристарха давно нет никаких вестей. Где он, что с ним — никто не знает. Когда вернется? Живой ли?.. Но не одной Палаге задалась такая судьба. Калерии Чувыриной тоже не легче. Тоже без мужа, одна с детьми, да к тому же и на сносях. Потому, может, что горе у обеих одинаковое, сдружились они в последний год, прикипели друг к другу сердцем.

Много лет копила Палага с Аристархом на дом. Не об избе мечтали, нет, а чтобы был настоящий дом — каменный, как у отца Ивана или у Пелевиных. Чтобы был он такой же светлый и с русской печкой. И уже купили кирпич, кровельное железо, как вдруг… Верно сказано: от сумы да тюрьмы не зарекайся.

Но деньги остались, и осталось немало. Есть и материал для дома. И Палага не знала покоя — боялась, что растащат кирпич и тес. Поэтому решила не тянуть время — кто знает, когда Аристарх вернется? — и начать строиться, — муж ахнет, когда увидит! — наняла строителей, и дело завертелось: на глазах росли шероховатые стены, и вот уже вознеслись к небу ребра стропил. И часто останавливалась Палага перед фотографией мужа, которая висела на стене в избе деверя, и мысленно советовалась с ним обо всем: не покрасить ли железную крышу зеленой краской, как у Латкаевых, какое крыльцо возвести и где — спереди или сбоку? — и казалось, что в улыбке мужа таится немое согласие со всеми ее мыслями и решениями.