Валдаевы - [114]

— Где же он там в Алатыре?

— В депо работает. На слесарном деле руку набил.

— Выходит, будет у меня там хороший знакомый. На всякий случай адресок его дайте, — попросил Будилов.

— Адресок дам. У него там домишко, семья небольшая, тебе на первых порах будет где голову приклонить.

— Спасибо.

— Не за что. Тебе спасибо, что сделал крюк, — ко мне завернул. Ты попроси Антипа, чтоб он тебе помог работу найти.

Гость остался ночевать. В сумерках пошел дождь. Даже не пошел — полил как из решета. И лил всю ночь. Утром все кругом на дворе было мокрым, земля раскисла. Выпив на похмелье, Варфоломей весело сказал:

— Трогаться мне в такую грязь дальше не дело. Пойдем, Кондратий Варламыч, — я плотничать умею, — пособлю погребок починить, под навесом не размокнем.

Кузнец порадовался: нашелся помощник. Но вышло наоборот: помощником оказался дед Кондрат. Варфоломей Будилов был мастером на все руки: какой инструмент ни возьмет, тот будто оживает в деле, — любо глядеть!

4

Все чаще завидовала Таня бывшей подружке Кате Латкаевой, ее монастырской жизни, — нет у нее там сельских забот, не знает она мирских страданий; при пострижении, говорят, нарекли ее сестрой Викторией; имя-то какое красивое — Виктория… Сама же Таня истерзалась душой, а виной тому — Венька…

Сидит Таня в саду под яблоней и думает, что сказать, когда встретит вечером Веню, — ведь сказать надо много, не очень обидно, но чтобы ему больно было. Как подобрать такие слова? И слов-то, кажется, таких нет. Может, так начать: «Слышу и вижу, нашел другую. Ни стыда у тебя, ни совести. Давно ли соловьем рассыпался — ты, мол, одна по душе мне, поженимся, когда свадьбы начнутся. Обманул! Барином себя вообразил. Думаешь, нужен ты графинюшке? Как в петровки варежки. Прячется она от вас. Никакой ты не барин, а как все парни… Нет, ты хуже. Как жадный волк… Одну овечку сожрал — немедля на другую набросился…»?

— Эка, овечкой себя считаешь, — буркнул вечером Веня, когда Таня выложила ему все, что насочиняла.

— Как же я теперь… кто я теперь, коль тебе не нужна. Ведь понесла же под сердцем!

Громко и внятно выкрикнула она последние слова, даже сама испугалась своего голоса.

Венька взглянула на нее через плечо:

— Люди молча друг друга любят, а ты все надоедаешь. Не по душе ты мне стала… охолодел. По Млечному Пути бы ушел, да не знаю куда.

— Дай ремень: на этой вот вербе повешусь, свободный будешь — иди тогда куда хочешь, — заплакала Таня.

— Ишь, ремень ей… Если захочешь, на последнем волоске повесишься.

«На последнем волоске… повесишься…» Никогда еще не слыхала от него Таня таких жестоких слов. Будто подменили Веньку. Что ответить ему? И прошептала сквозь слезы:

— Уйди с глаз моих, кобель.

Вениамин зашагал по тропинке, извивающейся между яблонями. Качаясь на ветке молодого кленочка, кого-то ругал воробей:

— Жулик! Жулик!

Другой воробышек ответил из вишарника:

— Тип! Тип!

А третья невидимая птичка словно вымолвила:

— Тейтерь манясь[24].

Казалось, птицы ругают его. И поделом. Но все же… Что делать, если Таня сперва нравилась, а теперь глаза бы ее не видали? Вдруг повесится на самом деле? Правду сказала, что тяжелая от него, или наврала?.. Вернуться, успокоить, домой проводить?.. Не хочется…

Влез на чердак конюшни, где ночевал на соломе, растянулся навзничь, и думал, думал…

Поутру встал не рано. Брата, Виктора, рядом уже не было, — ушел пасти старосельских коров.

Не заходя в избу, пошел в сад. Вдруг и впрямь Таня после ночного разговора повесилась? И вздрогнул, когда подумал, что… Нет-нет, сам бы он никогда не повесился. Смерть! Аж мурашки по коже… На белом свете хоть и жить порой трудно, а все ж приятно…

Повернул домой. Навстречу шла Таня — за зеленым луком в огород.

— Не повесилась? — Он усмехнулся.

— Я сначала твои зенки повыцарапаю, если при мне еще раз на другую взглянешь!

В понедельник по большой дороге шел Матвей Вирясов. Глядь, валяется серебряный рубль. Матвей не удивился, когда заметил его под слоем пыли: сколько их сам потерял, сколько таких рублей утекло из рук, пока отсиживал в остроге. Как пахали-боронили без него, где и что посеяли сын Емельян и внук Михей? Два раза жена навещала его, и он знал, что в Алове вместо него выбрали нового старосту — Глеба Мазылева. Вот и выручай село…

Зазвенел за спиной колокольчик. Матвей оглянулся. Тройка скачет. Отошел на обочину.

В тарантасе на рессорах ехал старый знакомый — член землеустроительной комиссии Лобов.

Поравнявшись с Вирясовым, придержал тройку:

— А-а! Здравствуй, Матвей-бунтарь.

— Добрый день, Богдан Аркадич.

— Ну, как? Надоела злодейка Алатырская тюрьма? Или снова захочешь?

— Довольно.

— Не поседел?

— Да вроде нет.

— Думаю, теперь мешать мне не будешь. Ну, прощай!

Снова зазвенел под дугой колокольчик. А Матвей, глядя вслед, гадал, кто сидел в тарантасе вместе с Лобовым, — толстый, в очках с железной оправой…

Матвей дошел до Новосельского верхнего поля и, не глядя на усталость, обошел все свои загоны. Славно поработали сын и внук — все наказы исполнили…

5

Член землеустроительной комиссии Лобов доехал до хутора Латкаевых. Навстречу вышел хозяин. По лицу видно — рад гостям.

— Мы к вам, господин Латкаев, с хорошими намерениями, — сказал Лобов и кивнул на человека в очках, который сошел с тарантаса с большим, похожим на деревянный ящик, фотоаппаратом. — Хотим сфотографировать все, что нам в твоем хозяйстве понравится.