Валдаевы - [112]

Аптекарь расхохотался.

— Видать, и мышьяк на пользу идет?

— В меру, Марк Наумыч, в меру… Посмотри-ка, какие орехи моя половина откалывает!

Жена аптекаря, небольшая, как сдобная булочка, аккуратненькая и красивенькая, легко приплясывая, пела:

Потолок проломлю,

Еще пол проломлю.

На доске остануся —

С милым не расстануся.

— Лихо пляшет, — кивнул Марк и пожалел, что нет за столом Катьки, — та бы сплясала получше, утерла бы нос аптекарской жене. И покосившись на деда Наума, поморщился. Кабы не отец, не быть Катьке в монастыре. На кой черт туда отдали? Ее бы замуж надо, да за богатого человека, чтобы с пользой для всей семьи…

2

Дождались и зимнего Николы.

И днем и ночью сыпал крупный, мохнатый снег.

После праздника Платон с сыновьями уехал в Ибресский лес, — рубить по найму шпалы. Кроме женщин, в нужаевской избе остались только младшие сыновья — Андрюшка с Антошкой.

Лютым морозным днем по улице ползли сани, нагруженные перинами, подушками, матрасами; из этого тряпья высовывались девять черных, курчавых детских головок; а рядом с санями шагал худощавый цыган в тулупе. Он искал, в каком бы дворе остановиться на ночь. И Андрюшка видел, что пустил его к себе во двор Роман Валдаев, удивился: такой трескучий мороз, а цыгане будут спать на воле, — в сосульки замерзнут!

Весь вечер мела пурга, и, засыпая, Андрюшка думал о цыганах, которые легли на соседском дворе, — погибнут или не погибнут? Проснувшись чуть свет, оделся-обулся и вышел во двор, чтобы взглянуть через плетень, который отделял их от Валдаевых, что сталось с цыганами.

Но к плетню не подойдешь — снегу по пояс. Пришлось деревянной лопатой прочистить тропинку. Посмотрел во двор соседей — вай! — там, где вчера вечером были сани, в которых улеглись черные люди, теперь стоит снежный бугор, похожий на могильный холм. «Пропали!» И сам, казалось, прозяб до костей. Но тут вдруг обрушилась верхушка белого холма, появилась кудлатая голова цыгана, похожая на выпачканное мыльной пеной помело, и затряслась, отряхивая снег. Цыган поднялся во весь рост, за ним — его жена и детишки.

— Как замерзли — так и ожили, — рассказал дома Андрюшка.

— Кто? — спросил чистивший калину Антошка, который был на три года старше.

— Цыгане.

— Поди пощупай, как калина замерзла. Глянь, ягоды жесткие, как бусы.

— Для чего они?

— Как для чего? Кисель сварим. Будем тебя кормить, чтобы поправился, — зубоскалил Антошка. — Потом в солдаты отдадим. Генералом будешь. Или, может, женить тебя сперва? Отца дома нет, братьев нет, я теперь в доме хозяин. Женю тебя. Жди.

Жениться Андрюшке страшно не хотелось. Но он ничего не сказал брату. Оделся — и на улицу.

Вон идет родная бабушка Андрюшки — Улита Шитова. Каждый день навещает она своих дочерей, выданных замуж в три дома. Поэтому и зовут ее «почтальонкой». Утром зайдет к самой младшей дочери, Анке. Ее муж — Исай Лемдяйкин. Затем бабушка Улита идет к Мазуриным — ее Прасковья за Аверьяна выдана. Оттуда направится в Полевой конец к Матрене Нужаевой, своей первой дочери, Андрюшкиной матери.

Взвизгивает снег, когда старуха с каждым шагом вонзает в него конец своей палки. Увидала Андрюшку, остановилась, подозвала и сказала, чтоб мать нынче вечером зашла к Вирясовым, Вирясовы передать просили, а зачем — не сказали; сама же она, бабушка Улита, нынче к матери не зайдет, потому как ей некогда.

Вечером Андрюшка с матерью пошел к Вирясовым.

Жена Матвея жаловалась Матрене Нужаевой, что живется туго, — Матвей до сих пор в губернской следственной тюрьме, и никто не знает, когда его выпустят. Было бы за что ему там сидеть, а то ведь засадили ни за что ни про что. И все знают: это Латкаевых рук дело. Они виноваты, что Матвей в тюрьме. Он ведь за село стоял. Да ведь один в поле не воин…

О чем они говорили дальше, Андрюшка уже не слушал, потому что к нему подлетела меньшая девочка Матвея — Варька. Шустренькая, носик вздернутый, глазенки быстрые. И лет ей столько же, сколько Андрюшке. Сказала, давай в курочек играть. Андрюшка кивнул. Каждый взял в зубы березовую лучинку. Это был клюв. Ходили на четвереньках, искали, чего бы клюнуть. Варька нашла между половицами горошину. Обрадовалась. И так клюнула, что конец лучины вонзился в язык. Белая лучина сразу покраснела, а Варька завопила от боли. Мать выдернула у нее изо рта «клюв» и отшлепала.

— Не плачь. — Андрюшке было жалко ее. — Больно? — Он погладил девочку по голове.

— Не… — вдруг успокоилась Варька.

А дома он всем доверительно признался, что ему понравилась Варька Вирясова. Антошка засмеялся и что-то зашептал на ухо матери.

Прошел день-другой, поздно вечером мать и Антошка зажгли фонарь и оделись.

— Куда вы? — спросил Андрюшка.

— Пойдем Варьку Вирясову за тебя сватать.

— Как сватать?..

— В жены тебе просить. Свадьбу справим, и ты будешь женатым.

— Не женюсь! — испугался Андрюшка.

— Почему? Ведь Варька тебе нравится.

— Мам-ма-а! — завопил Андрюшка. — Не хочу-у!

— В старые-то времена таких, как ты, на двадцатилетних женили. А Варьке сколько? Она ровня тебе, — сказала мать.

— И спрашивать его нечего, — твердо сказал Антошка. — Невеста хорошая. После свадьбы все будешь делить с женой пополам. Подарит кто-нибудь тебе яйцо — половину Варька проглотит. Пошли, мам, к Вирясовым.