В жару - [11]
– …
Иван глубоко затянулся и продолжал:
– Ладно, щас… про то, что вы спрашивали, попробую. Мне пятнадцать было – это же все тоже, когда мы разбились, в тот же год произошло – ну, почти в тот же… осенью, в ноябре. Ксю поцеловала меня – мы в деннике были, убирали там, чистили, соломой пахло здорово и лошади рядом фыркали. Я нервничал, конечно, жутко, закурить хотел. Она сказала: «Дурак ты, Ваня, сено же кругом», – отняла у меня сигарету… все… всю пачку… спрятала к себе в куртку и засмеялась – незнакомо, необычно как-то, знаете, – сама, наверное, нервничала. Мы потом уже говорили когда об этом – у нее тоже первый раз было. Но я думаю, Ксюша молодец – она, наверное, тогда уже и книжек разных умных начиталась – только благодаря этому мы кое-как все-таки состыковались, – снова улыбнулся Иван и затушил сигарету. – Я сейчас подумал – ну, если про ощущения свои говорить – знаете, ведь я… ну, меня ведь также потряхивало – с Колей… ну, тогда… тогда, когда он меня… ну, натянул по-настоящему. Бля-я-я! А-а-а-а! Господи! – Иван закрыл лицо руками. – Простите, ради бога – из меня иногда такое лезет, такой, мягко скажем, жаргончик, – извинялся он. – Просто с ним… ну с ним… ну, как с Ксюшей в первый раз было. Только… ну, разница только в том была, что с ним я ответственности не чувствовал – нет, чувствовал, конечно, но не такую и потом уже. Там другое совсем… из-за чего собственно все сейчас… из-за чего все так закрутилось вообще. А с Ксюшей… и с Ольгами моими, – улыбался Иван. – Ну, я же мужчиной должен был быть, самцом, бля! – смеялся он, вытаскивая новую сигарету.
– Были?.. Самцом-то? – шутливо, но предельно вежливо спросила врач.
– Старался, как мог! – весело, с наигранным пафосом парировал Иван. – Шучу, я же говорил вам – лодырь я и эгоист, а с девушками мне повезло очень: все как одна подобрались – дамы с активной жизненной позицией, даже если и заведенные маленько. И такие они все, знаете, скромностью не испорченные и чувственные очень, хотя на публике часто ну просто леди, леди. Легко, короче, с ними всегда было и просто. С самого начала.
– А что вы началом считаете?
– Свое возвращение из загробной жизни, – улыбнулся Иван. – Из реабилитационного центра, из Швейцарии. Я приехал когда, первым делом в конюшню двинул. Но Коля меня быстренько из конюшни вытащил и к репетиторам отправил. Как мама тогда… Он ведь и в больнице воспитанием моим занимался – я тогда помимо зубрежки заданий школьных занудных столько фильмов интересных посмотрел, столько книг прочитал. Диккенса этого… Коле нравится очень, не понимаю, кстати, почему – все собрание сочинений, а некоторые на английском даже – сам себе удивляюсь до сих пор. Но, знаете, когда лежишь неподвижно месяц, второй, третий, в кого угодно превратишься, и даже такой, как я – спортсмен тупой – умницей станет, а особенно когда рядом такой, как Коля… – грустно улыбнулся Иван и затушил сигарету.
– Значит, к экзаменам готовились?
– Угу, надо же школу было закончить и поступить куда-нибудь. Решили в медицинский. Я пока на больничной койке валялся, ну и потом, на костылях уже – на волне переживаний, я думаю… да вы помните, наверное, это-то я вам рассказывал, как я тогда с интернами местными закорешился. Они классные были, и шутки мне их нравились, ну и потом благородно это выглядело как-то – жизнь спасать, собирать по кусочкам чье-то тело изувеченное, и Коля эту идею поддержал очень. Однако с медициной так и не вышло ничего – я и года не продержался. Крови я, несмотря ни на что, не боюсь, но там мышей пришлось бы резать. Да и не потянул бы я, конечно, такой ответственности сумасшедшей. Ну, посмотрите, какой из меня, нахер, врач? – снова рассмеялся Иван и полез за новой сигаретой. – Поступил я в творческий, короче, вуз – по Колиным следам попытался. Вот, год остался, но я не хожу, забросил все давно. Так и не получилось у меня ничего интересного через объектив высмотреть. Нет, наверное, у меня к этому таланта.
– Может, просто опыта нужно побольше? Учиться, и в процессе все пришло бы… понравился бы сам процесс?
– Хм, технику освоишь, а дальше все приложится?.. Может, и так, но не горит, понимаете?.. Я думаю, меня только то сдвинуться заставляет, что полностью овладеть мною может. Внезапно, неудержимо… ну, так же сильно, как лошади, например. Как… ну, как то, что я любовью своей сейчас называю, – грустно улыбнулся Иван. – Что-то, что сильнее меня… моего страха, моей лени, привычек моих, вкусов – даже боли. Сильнее меня, понимаете?
– Иван, у вас был гомосексуальный опыт до близости с Николаем?
– Нет. Никогда. Я только с девочками… ну… – смущенно улыбнулся Иван, закуривая. – Я не договорил – как раз вот о девочках хотел… Чтобы учеба не очень меня придавливала, ну и еще, я думаю, в надежде на то, что я творчеством проникнусь, Коля брал меня с собой на фотосессии всякие разные. Я тогда очень много времени с ним проводил – нам даже прозвища смешные дали, девчонки опять-таки, все им «ха-ха». Но творчеством я так и не увлекся – совсем другим я тогда был очарован, знаете ли. Ну, какое, нахуй, творчество, когда подходит к тебе шикарная, длинноногая блондинка… или брюнетка? – чего-то не помню уже… ну, может, вначале она светлой была, а через день темной – там же это нормально – ну, меняться внезапно, – вспоминал Иван. – Это летом было, в дюнах каких-то. Купальники снимали для модного журнала. Ее тоже Ольга звали, как мою… ну… последнюю. Красивая до черта и взрослая очень, взрослее Ксюши. Загорелая, ухоженная… мягкая. Вся в песке была. Оба мы тогда были в песке, – глубоко затягиваясь, продолжал Иван с улыбкой. – И, знаете, она
«…И вновь и вновь Кестер пытался заглянуть в ее глаза. В глаза сидящей напротив и склонившей на грудь себе голову Анны, а после, по старой привычке, погружался под воду, захлебывался отданным телом ее – вкусным, пряно-соленым красным. Выныривая же, запивал тот сок таким же красным – сладким, крепленым. И тут же с прежнею нежною страстью бросался целовать свою любимую, свою невесту, и тут же вновь старался посмотреть в ее не ее, пустые, мертвые глаза».
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.