В жару - [9]

Шрифт
Интервал

– В истоках кроется истина, но не всегда там находится решение проблемы и ответы на вопросы, – с улыбкой изрекла врач.

* * *

– До шести лет я жил с бабушкой. Ну, это вы знаете уже, конечно. Ладно, если повторюсь где, ничего ведь?

– Ничего страшного, Иван, – улыбнулась врач.

– Так вот, жили мы с бабушкой в большой коммунальной квартире. В большой не потому, что много соседей и комнат – всего три, на самом деле, вместе с бабулиной. Просто потолки высокие очень и площадь невъеб… sorry, sorry, – огромная невероятно. И ночью я глядел в огромные окна и засыпал под тиканье старых часов – слушал, как трясется пол и дребезжит хрусталь в серванте, когда по площади громыхали трамваи, – Иван на мгновение задумался. – Их убрали уже… ну… пути трамвайные – место же элитное, самое что ни на есть центральное, – улыбнулся он. – Вот еще – про соседей забыл. В одной – самой маленькой – комнате жила молодая женщина, Тоня – не помню, чем она занималась, но очень приветливая была, порядок любила, как бабушка. А в другой – спивающийся бывший танцовщик какого-то театра, «горе их луковое»… ну… бабушки моей и Тони. Он устои их чистоплотной политики разрушал – отравлял им жизнь своей перегарной сущностью, газами своими выхлопными… Хорошо я сказал? Красиво? – весело посмотрел Иван на врача. – Интересно получилось, кстати: я сейчас в этой квартире один живу и очень часто в нетрезвом виде бываю.

– А что с соседями стало?

– Соседей больше нет. Приватизировала моя семейка квартиру эту после бабулиной смерти. Ну, вы помните – инсульт у нее случился. Мама же меня поэтому и забрала – деваться-то некуда было.

– Вы думаете, это единственная причина? – внимательно посмотрела на Ивана врач.

– Нет, на самом деле я так не думаю, конечно. На тот момент мама с отчимом не жили уже вместе, и ничто не мешало ей «усыновить» меня окончательно, тем более, что гадким утенком я не был и вполне соответствовал ее представлениям о прекрасном. Короче, интерьера я ей не испортил. Но я еще про бабушку не договорил. Интересно вам?

– Я вас внимательно слушаю, Иван.

– Она учительницей музыки была, но со мной практически не занималась – учеников ей, я думаю, хватало, да и я особого интереса к музицированию не проявлял. Но, знаете, я думаю, если бы я жил с нею дольше, вырос бы вполне себе приличным человеком, может быть, врачом все-таки стал бы… Она была строгая, но без фанатизма, аккуратная до черта. Все у нее было разложено правильно, убрано, ни пылинки нигде. Вы только не подумайте, что она меня в эти свои строгие рамки загоняла и по струнке строила – нет, конечно – она ласковая была, заботливая… кормила меня, худосочного, на убой. Я даже как-то не особенно скучал по маме – только тогда, когда ее видел… ну… маму. Когда она приезжала, все как будто менялось сразу. Потом, после ее визитов, я всегда на несколько дней в траур погружался, – грустно улыбнулся Иван. – Да-а-а, ба к порядку приучала с младенчества: «руки мой перед едой», застилай кровать, складывай игрушки, книжки и одежду. С ней бы я научился быть самостоятельным, внимательным и ответственным, но мамочка моя все это правильное воспитание на корню зарубила, когда, к моему великому счастью, взяла с собой в дом, где делать самому, кроме уроков, да и те иногда с репетитором, ничего вообще не приходилось – все по щучьему велению происходило, любой бы расслабился рано или поздно, а уж я со своей врожденной ленью моментально распустился. Знаете, даже школа со всеми этими уклонами никак на меня не повлияла – ну, никуда я так и не уклонился. Учителя у нас хорошие были – не давили нас, а развлекали, как могли, чтобы внимание наше рассеянное хоть на чем-то удержать…

– А вы любите порядок, Иван? Любите, когда чисто и убрано?

– Приятно, конечно, когда чисто, но сам я ничего не делаю. Посуду последний раз мыл… когда же я ее мыл-то… да вот у бабушки, наверное, и мыл последний раз, – засмеялся Иван. – Вообще-то я не педант, мне наплевать, как и где что стоит и лежит. А если честно, поросенок я еще тот – могу вокруг себя бардак устроить за несколько минут, – продолжал он, улыбаясь. – Ну, просто не думаю я об этом. Нет, конечно, если вы о личной гигиене спрашиваете – тут эти «мытые руки» навсегда в моей голове засели, и в ванне я люблю посидеть, чистое, новое каждый день надеваю – только мне совершенно насрать, пардон, как оно чистым становится – становится, и все тут. Ко мне специально обученные люди приходят – добрые феи называются…

– Хорошо, Иван, расскажите, как ваши отношения с мамой складывались после переезда? Какой вы ее помните?

– Ужасной. Я помню маму ужасной…

– Она плохо с вами обращалась?

– Нет, я не это имел в виду – я про внешность… лицо. Я так, к сожалению, и не могу ее другой теперь представить. Смех помню, голос… все движения ее, но лицо – такое и осталось – безобразная, жуткая маска, монстр в меху, насквозь пропитавшемся кровью. Там ведь… там ведь мясо, волосы, железо было, понимаете… Мне до сих пор, знаете, так странно… странно, что я… я же за несколько минут, когда второй раз сказал ей: «следи за дорогой, мама», – вспомнил, что после того, как выходил на заправке, не пристегнутый сижу. Она, кстати, тоже, но ей бесполезно было говорить, – и так как-то хладнокровно, будто предчувствовал что-то, защелкнул и подергал даже ремень и буквально вжался в сиденье. Я вспомнил тогда еще, что мамочка моя – лихачка – подушки безопасности удалила, ну, в смысле, не установила снова, задолбали они ее срабатывать – с ее-то частыми ДТП light, как она говорила, слишком долго, видите ли, в последний раз она сервис вызванный ждала. Лучше бы она себе часть мозга удалила, думал я тогда, – с разочарованием и злобой в голосе и глазах продолжал Иван. – Ну а потом… потом она музло на полную врубила – такую, блядь, песню на всю жизнь мне загубила – и даже окно открыла, кричала тому парню, который ее подрезал: «Сейчас я тебе, скотина, покажу! Гаденыш какой, а!» – последние ее слова были, и последний раз она кого-то пробовала обогнать. Выскочила на встречку – и пиздец, простите меня за мой французский… Мы ругались с нею в тот день, вернее, я ругался – всю эту снежную ледяную дорогу бурчал. Стыдно мне было за нее – за ее тот дурацкий поступок, ну и за свой, наверное, тоже. Хотя нет – за свой уже позже… после… в больнице, помните?


Еще от автора Нина А Строгая
В аду

«…И вновь и вновь Кестер пытался заглянуть в ее глаза. В глаза сидящей напротив и склонившей на грудь себе голову Анны, а после, по старой привычке, погружался под воду, захлебывался отданным телом ее – вкусным, пряно-соленым красным. Выныривая же, запивал тот сок таким же красным – сладким, крепленым. И тут же с прежнею нежною страстью бросался целовать свою любимую, свою невесту, и тут же вновь старался посмотреть в ее не ее, пустые, мертвые глаза».


Рекомендуем почитать
Чёрный аист

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.