В зеркале голубого Дуная - [101]

По аллеям Ринга движется живописная группу — судя по внешнему виду и костюмам, суданцы, арабы ифранцузы. Венский студент увлеченно рассказывает им — то по-французски, то по-английски — об Опере, о Бургтеатре, об университете, где учится немало иностранных студентов. Гостей все больше и больше окружают прохожие, и вот прогулка по городу превращается в массовую беседу между новыми знакомыми — участниками фестиваля и венцами. Те из горожан, кто побывал вчера на стадионе, выражают свое восхищение. Гости записывают в свой фестивальный блокнот первые венские адреса. Обнявшись отошли в сторонку и о чем-то секретничают две новые подруги — продавщица из обувного магазина на Ринге и дочь бедного феллаха из долины Нила.

— Нет, нет, вчерашний день убедил, — проникновенно говорит старый аптекарь одному из своих клиентов.

Все теперь знают, что наша Вена достойно встретила гостей. У нашего города, знаете ли, есть традиции…

* * *

Вечерами на рабочих окраинах вокруг временных подмостков собираются тысячи венцев. Горячими аплодисментами встречают они гостей фестиваля.

Огромная доброжелательно внимательная толпа стоит перед знаменитым домом Карл-Маркс-хоф — вечным памятником героям февральских боев. На подмостках сменяются художественные коллективы многих стран. Публика приветствует артистов громовыми криками: «Браво!» и лозунгами солидарности: «Фриден! Фройнд, шафт! Айнхайт!»

То же самое сегодня в рабочем районе Флоридсдорфе, на Биркенхофе, на Дунайском острове — Гензенхойфеле.

В Вене каждое лето проходят музыкальные фестивали — фествохен, в которых принимают участие зарубежные артисты. Но такого широкого международного праздника музыки, песни и танца Вена еще не знала никогда.

Во время пресловутого Венского конгресса 1815 года в Европе говорили: «Конгресс танцует! Вена танцует». Но тогда танцевала не Вена, а только вельможи и аристократы. Вена слушала музыку под окнами дворцов и поспешно отступала на обочину дороги, когда из чугунных ворот вылетала золоченая карета. Сегодня музыка — достояние всей Вены, и действительно можно сказать: «Вена танцует!».

* * *

В Софиензеле встретились молодые хлеборобы. Крепко сжимаются в приветствии тяжелые мозолистые руки поденщиков африканских плантаций, польских трактористов, американских фермеров, советских колхозников…

От австрийского крестьянства выступил Иозеф Шифф. Он рассказал о положении четырехсот тысяч мелких сельских хозяев Австрии, находящихся в зависимости от торговых посредников и крупных сбытовых компаний. И. Шифф привел убедительный пример. В прошлом году выдался небывалый урожай фруктов, но крестьяне не получили от этого никакой выгоды. Сбытовые компании использовали положение, чтобы заставить крестьян продавать фрукты по бросовым ценам. Закупочные цены были так низки, что многие крестьяне предпочитали оставлять фрукты неубранными или скармливали их скоту.

В перерыве болгары приглашают участников встречи к накрытому столу, уставленному фруктами и болгарскими напитками. Молодые крестьяне из разных стран сидят плечом к плечу. Идет разговор между коллегами по самому древнему и самому мирному труду, без которого не могли бы жить люди других профессий.

* * *

Автобусы, выехавшие из Линца, переезжают по мосту через Дунай и медленно поднимаются от городка Маутхаузен в гору. На ее вершине жутким напоминанием прошлого вырисовываются мрачные стены концлагеря. Давно уже отключен ток высокого напряжения от колючей проволоки, опоясавшей лагерь смерти, давно уже разбежались автоматчики, сидевшие на вышках у прожекторов, давно передохли овчарки, обученные разрывать на куски людей в полосатой робе. Из труб крематория, отравлявших долину Дуная трупным смрадом, растет трава…

Молодые люди, приехавшие в Маутхаузен, медленно идут по усыпанным гравием дорожкам мимо пустых бараков… Кругом ни души, тихо. Но они взором памяти видят все, что здесь было пятнадцать лет назад. Они видят, как, собирая остаток сил, поднимаются по крутой, изломанной и бесконечно длинной «лестнице смерти» измученные люди с каменными глыбами на плечах. Они видят, как эсэсовцы сталкивают со «скалы парашютистов» ослабевших и непокорных узников. Они чувствуют, что земля на Аппельплатце, по которой они проходят к памятнику неизвестного узника, пропитана кровью.

Десятки тысяч людей — сожженных в печах, разорванных собаками, обуглившихся на проводах высокого напряжения, превращенных на морозе в ледяной столб[180]. Среди них тысячи тех, которые в книгах войны числятся пропавшими без вести…

Даже по фальсифицированным записям палачей Маутхаузен — могила 132 тысяч граждан разных стран. И здесь, как на фронтах, самая большая часть у Советского Союза — 32 тысячи человек.

Ничто не смогло сломить мужества советских патриотов. Это на их героизме, на их безграничной воле держалась международная солидарность в подпольных организациях лагеря смерти. Это они организовали в январе 1945 года небывалый по дерзости и отваге побег нескольких тысяч заключенных. Это они, когда вдали загрохотал фронт, подняли восстание, перебили эсэсовскую стражу и заняли круговую оборону, спасая себя и ослабевших товарищей. Поэтому и памятник советским гражданам, поставленный на территории концлагеря, так отличается по своему характеру от памятников другим народам. Это памятник не жертвам, а героям, людям бессмертного мужества, погибшим как знаменосцы близкой победы.