— Да всё равно — мы уже все их пробовали. Пусть берёт какие попало, вот хоть этот кусок, — и Мальшаков взял с лавки кусок кварца и опустил его в ступку вместе с зажатым в руке кусочком «подсолки»[5]. Положили ещё два камешка, и Васька принялся толочь, пыхтя и вяло отнимая тяжёлый пест. Наконец, его, усталого и вспотевшего, сменил Каргаполов.
Руда была измельчена и ссыпана в ковш. Хошанский сбросил пиджак, засучил рукава рубашки и стал промывать, медленно поворачивая ковш и сливая мутную воду. К крайнему своему удивлению, он заметил в чёрной полоске шлиха две-три крупинки золота. Тогда он быстрым движением поддал ковш вперёд, вода отхлынула… и целая лента золотой пыли выступила из под шлиха… Рука Хошанского дрогнула, на лбу показались капельки пота. Он вскинул глазами вокруг себя; к счастью, все были заняты чем-то около стола. Никто ничего не заметил. Тогда Хошанский моментально повёл ковшом и покрыл золото шлихом.
— Вот, господа! Смотрите, — поднёс он ковш к свечке.
Все столпились вокруг и, разумеется, ничего кроме шлиха не увидели.
— Черно, как в душе у Иуды, — сострил Мальшаков. — Да, ничего нет, да и ожидать нельзя было, по кварцам видно, что пустая жила, — заметил Хошанский, отходя к ведру и выплёскивая в него содержимое ковша.
Мальшаков переглянулся с Колчиным и сказал недовольным тоном:
— Ну, нет, так и нет и искать нечего. Право, господа, поедемте сегодня.
— Да где это вы, Григорий Николаевич, на такое эльдорадо наткнулись? — делано равнодушно спросил Хошанский, надевая пиджак.
— По Верхнему Печищу, чтоб ему провалиться! Только сапоги изорвал, лазя по скалам… — ответил Григорий Николаевич.
— По Печищу! ну, конечно, там и ожидать нечего золота, порода — один известняк. Попадаются там и кварцы, положим, да пустые, к сожалению.
— Что же, вы всё-таки будете подавать заявки?
— Надо будет подать. Может быть, что-нибудь и выйдет. Не пропадать же деньгам!
— Вряд ли, что выйдет, — возразил Хошанский и, помолчав немного, добавил: — А что, господа, не сыграть ли нам в картишки? Я, знаете, хочу тоже переночевать, завтра все вместе и поедем. Как вы думаете?
— Не знаю, право, а вы-то что же раздумали?
— Очень растрясло меня, пока ехал с рудника. Дорога-то ухабистая. Позовём мы кого-нибудь из резиденции. Озерова, например, он, кажется, дома — составим игру.
— В стуколку разве сыграть? Впрочем, играть-то с вами опасно: деньгами задушите — всё равно ничего не выиграешь.
— Ну, вот ещё пустяки! итак, значит, господа, остаёмся. Василий, достань-ка вино, закуску, карты, да поживее, братец! — Хошанский подошёл к двери и крикнул хозяина.
— Ефим! Вели-ка бабам приготовить нам на ужин уху. Есть свежая рыба? Есть, говоришь, ну ладно, да зайди ко мне. Я вот сейчас напишу записку Озерову, так снесёшь ему.
Хошанский вышел в другую комнату, вырвал из записной книжки два листка и карандашом набросал на них по нескольку строк. Мальшаков вполголоса шепнул Колчину: «клюнуло, и ведь вот какой шельмец — вида даже не подал. Ну, пускай теперь суетится!» И Хошанский действительно суетился, он вышел на хозяйскую половину, мимоходом крикнув Василию, чтоб поскорее приготовлял закуску, и подозвал к себе Кочкина.
— Проводи-ка, Ефим, меня на улицу, там у вас собаки, того и гляди разорвут, да посвети мне, — громко заговорил Хошанский, стараясь не возбудить подозрения в сидящих в той комнате.
Кочкин взял свечу и отворил дверь в сени. Когда они вышли из сеней, резкий порыв ветра заставил их сразу отступить за угол дома. Хошанский остановился у стены за ветром и шёпотом заговорил: «Вот в чём дело, ты не знаешь, где они заявили?»
— Наверно-то не знаю, Борис Михайлович, где-то вниз по реке.
— Ну, так вот что, нужно сейчас же послать нарочного на рудник вот с этой запиской, пусть отдаст её управляющему, сейчас 6 часов — в десять чтоб обязательно был на руднике. Пусть коня не жалеет, заплачу тебе за это красненькую. С рудника приедут мои люди, понимаешь? Нужно всё так сделать, чтобы Мальшаков ничего не заметил.
— Не извольте сумневаться, Борис Михайлович, тонко обделаем, — ответил Кочкин, обрадованный возможностью заработать десятку.
— Да кого ты послать думаешь? Надо человека надёжного!
— Сына пошлю, Ивана!
— Ну, хорошо. Смотри же, не мешкай ни минуты, — и Хошанский вернулся в дом. В голове его созрел план, поистине достойный американца. Он намеревался, воспользовавшись тем, что заявки Мальшаковым ещё не отосланы в уездное полицейское управление, заявить Печище на своё имя и послать своего доверенного в город немедленно для подачи заявок, таким образом, законное право на заявленную местность приобрёл бы он, а не Мальшаков, раз заявление последнего поступило бы позднее заявления Хошанского. В приисковой среде давно выработалась своя особая этика, и никто из золотопромышленников не поставил бы Хошанскому в вину этот его поступок, все признали бы его за ловкий фортель — не более.
— А погодка-то, господа, начинает подувать, — сказал Хошанский, входя в комнату. — Тайга так и шумит…
— Все приготовил-с, Борис Михайлович! — заявил Васька, — больше ничего-с не прикажете?
— А, приготовил — ну и ладно. Карты достал?
