— Нас не запугают…
— В единении сила!
Однако далеко не все разделяли энтузиазм толпы.
Попадались хмурые, недовольные лица.
Мелькали скептические улыбки.
— Эх, публика! — вздыхал кто-то, вполголоса переговариваясь с соседом.
— На словах-то все храбры, а как до дела дойдёт, так и не найдёшь никого!
— Э, пускай их покричат, потешатся.
— Не люблю я этого… Граждане на час!
Оратор, награждённый аплодисментами, совершенно неожиданно встретил оппозицию в лице одного, до сих пор скромно молчавшего, слушателя.
Это был какой-то старичок с тихими, робкими манерами, скромно, даже бедно одетый.
Он всё время внимательно прислушивался к словам оратора и недоумевающе покачивал головой.
Теперь протиснулся вперёд и, очевидно, сам удивляясь своей смелости, обратился к оратору.
— Позвольте спросить… Желательно бы выяснить, как теперь эти самые слова понимать. Касающе забастовки…
Человечек в очках нервно пожал плечами…
— Что Вы собственно хочете сказать этим!?
— Да как же: Вы, вот я слышал, говорили о забастовке. Что бастовать, дескать, необходимо… Уж вы, господа, меня, старика, простите. Нескладно я говорю!
— К делу, пожалуйста, к делу!
— Да вот, дело-то какое. К примеру сказать, собралось нас здесь человек двести… Ну и согласились промеж собой насчёт забастовки. А как же остальные, что?
— Кто остальные? О ком Вы говорите?
— Теперь нас в управлении тысячи полторы служащих будет. Опять же, если линию взять. Ведь там сколько тысяч! Мы-то вот здесь с вами так обсудили. Бастовать и всё прочее. А что они скажут. Вот в чём загвоздка! И выходит, что всё это с нашей стороны пустые слова…
Старичок виновато улыбнулся и развёл руками.
Едва он закончил, как публика опять зашумела.
По его адресу посыпались насмешки.
Оратор в очках сделал жест рукой, давая понять, что хочет говорить.
Когда крики несколько стихли, он раздражённо бросил своему скромному оппоненту:
— Мы собрались сюда не за тем, чтобы тратить время на пустые препирательства! Долг каждого из нас разъяснить своим товарищам, тем, которые не присутствовали на этом собрании, необходимость борьбы. Нас здесь сравнительно немного. Мы являемся пионерами движения. На нас лежит священная миссия пробудить сознание в широкой массе железнодорожников…
Глава XXX. Под знамёна рабочей партии
— Довольно, товарищи! — крикнул кто-то из толпы. — Все мы прекрасно знаем, что нам нужно делать… не обращайте внимания на трусливых оппортунистов!
— К делу, товарищи, к делу!
Старичок скромно стушевался в задних рядах.
…Сходка продолжалась.
Было обсуждено несколько вопросов практического характера: о забастовочном фонде, о распространении пропаганды.
Говорили два делегата, приехавшие с линии.
В конце концов, собравшимся была предложена резолюция, выработанная при непосредственном участии Лорда, выражающая полную солидарность железнодорожников с рабочей партией.
Резолюция эта была принята без всяких возражений.
— Собрание закрывается. По домам, товарищи!
Толпа всколыхнулась.
Послышались отдельные возгласы:
— Песню, товарищи!
— Марсельеза!
— Нужно ознаменовать этот день.
— Отрешимся от старого мира…
Молодой сильный тенор с вызовом бросил первые ноты, но сейчас же оборвался…
Его поддержали неуверенно и не в тон.
— Ну, господа, дружнее…
— Песенники, вперёд! — шутливо скомандовал кто-то.
Публика начала расходиться…
Первыми скрылись оратор в очках и комитетчики, присутствовавшие на сходке инкогнито…
— Пора домой, — обратился Евсеев к своим спутницам.
Ниночка запротестовала:
— Подождём ещё немного: сейчас будут петь.
— Концерт, положим, не был предусмотрен программой дня, — усмехнулся Василий Иванович.
— Да, действительно, пора домой, — поддержала Гликерия Константиновна. — В лесу становится сыро…
…Пение так и не состоялось.
Видно было, что проголодавшаяся публика торопится домой к обеду.
…Поляна опустела.
Расходились кучками.
Некоторые пошли кратчайшим путём, через лес.
— Идёмте и мы прямо рощей, — предложила Гликерия Константиновна.
— А росы вы не боитесь? — неуверенно возразил Евсеев. — Смотрите, промочите ноги.
— Ну вот ещё, пустяки какие!
Они углубились в рощу.
Вечерело…
Последние алые лучи заката слабо дрожали на верхушках берёз.
Воздух заметно похолодел…
Чем дальше от дороги, тем глуше становилась роща. Трава здесь была густая, слегка влажная от вечерней росы. Синие тени стлались по земле.
Белые стволы берёз, выступая в полумраке, стояли печальные и строгие… Сильно пахло влажной землёй, прелыми прошлогодними листьями и клейким бодрящим запахом молодых побегов…
Сухие сучья трещали под ногой, по лицу порой задевали росистые пахучие ветви…
Далеко по роще в тишине наступающих сумерек разносились молодые звонкие голоса возвращавшихся со сходки…
— Эх, говорил я вам, промочите ноги. По-моему и вышло. Смотрите, роса какая!
— Ничего, — бодро отозвалась Гликерия Константиновна, — зато мы выиграем время.
— Разумеется, этим путём мы придём скорее, чем если бы пошли через город. Прямо на вашу улицу выйдем… Фу! да и проголодался же я. Даже под ложечкой сосёт.
— Вполне сочувствую вам. Я сама голодна, как сорок тысяч пильщиков… Ниночка, не отставай! Шагай смелее.
Девушка слабо улыбнулась. Видно было, что она порядочно устала.
