В высоких широтах - [63]
Залитые солнечным светом, гордо высились застывшие в своем ледяном молчании заснеженные острова. Только кое-где вырывались из-под ледяного панцыря бурые скалы базальта, несмело напоминая в этом белом безмолвии, что есть еще земля, жизнь. У самого входа в бухту Тихую, как одинокий страж в царство холода, лежит грозная скала Рубини-Рок. Сейчас, в это время года, она была мертва и молчалива, но в мае ее крутые берега заселяются десятками тысяч прилетных птиц, и воздух вокруг нее тогда звенит неумолкаемой, разноголосой музыкой жизни. За Рубини-Рок на самом берегу, под обрывом плато острова Гукера, приютилась полярная станция бухты Тихой.
С самолета отчетливо было видно несколько домиков, старый ангар, ветряк. Вон в стороне стоит крест на могиле Зандера[5] — механика экспедиции лейтенанта Седова, а невдалеке обелиск летчику Эске, установленный в 1937 году. Старейший пилот, сподвижник Россинского и Блерио, первый русский летчик, перелетевший Альпы, сложил свою голову в штурме Арктики.
Все здесь до боли знакомо. За десять лет полетов много хорошего и тяжелого было связано с этой зимовкой. Воспоминания властно охватили меня. Сюда, ровно десять лет назад, мы прилетели с Водопьяновым на «Н-128» из Москвы. Скольких мучений и какого напряжения тогда нам стоил перелет! Но мечтать сейчас не время. Сбросив почту выбежавшим полярникам, мы с хода легли на новый курс, к Земле Александры.
Могила летчика Эске на острове Гукера.
В Британском канале лежал сплошной, тяжелый, торосистый лед. На север, в сторону острова Рудольфа, было ясно, но на запад, впереди по курсу, все многочисленные острова архипелага закутала пелена облачности. Попытались пройти низом, но облачность была очень низкой, а высота островов доходит до 600 метров. Решили пересечь архипелаг поверху. Набирая высоту, перешли на слепой полет. Машина начала обледеневать. Куски льда, срываясь с винтов, оглушительно стучали по фюзеляжу. Спирт с трудом смывал лед со стекол пилотского фонаря.
На высоте 900 метров вышли из облачности. Вершины островов, разорвав облачность, торчали своими куполами, помогая ориентировке. Мы очень жалели, что архипелаг был скрыт от взоров, но наша главная цель — наблюдения за льдами. Около часа шли над облаками. Скоро должно быть море. Проверил свое место по солнцу и счислению. Острова кончились. Дал указание Титлову, что можно итти вниз. В облаках опять испытали обледенение. На высоте 200 метров облачность кончилась, и под нами открылось море. Видимость по горизонту была отличной. Справа, милях в пяти, увидели самый западный мыс Земли Александры. Это подтвердило правильность моих расчетов следования. Вскоре облачность кончилась. Солнце до боли резало глаза, хотя мы были в светофильтровых очках.
Льды к западу от Земли Франца-Иосифа совсем не похожи на льды восточной части моря Баренца, — мощные, очень торосистые, осеннего образования, с большим количеством включений двухлетних полей и обломков полей, сильно заснеженные, с редкими узкими разводьями чистой воды, в которой большими стаями плавают кайры, чистики и всевозможного вида чайки. Странно было видеть в этом безжизненном хаосе весело летавших птиц. Очевидно, море в изобилии давало им пищу, и весна предъявляла свои законы.
На снегу во всех направлениях причудливым узором разбегались петли медвежьих следов. Я никогда, ни в одном море не видел такого обилия следов. Недаром до войны это место так любили посещать норвежские зверобои; забираясь сюда на своих маленьких ботиках, они хищнически уничтожали зверя в наших водах.
Следя за одной из дорожек отчетливо выделяющегося следа, мы неожиданно заметили желтоватый торос, который при нашем приближении быстро покатился в сторону. «Медведь! А вон еще, два! Четыре!» Напуганные ревом моторов, они, смешно подкидывая жирные зады, неуклюже разбегались в стороны и на ходу поворачивались всем корпусом по направлению самолета, со страхом ожидая нападения невиданной птицы.
Один из ледников Шпицбергена.
Начиная от Земли Александры, на протяжении 160—170 километров медведи не исчезали из поля зрения, появляясь то по одному, то парами. Не раз видели медведиц с медвежатами. Награждая свое потомство шлепками, при приближении самолета самоотверженная мамаша бросалась на спину и грозно отбивалась лапами по воздуху.
Часто параллельно с большими следами тонкой нитью тянулись следы песца. Этот шустрый зверек сопутствовал медведям, пользуясь остатками их добычи, — один из видов симбиоза среди животных. Чем и как песец отплачивает за это, до сих пор не могу узнать. Помогает ли он выслеживать добычу или предупреждает об опасности, — пусть на это ответят биологи, но факт симбиоза песца и медведя очевиден. Это мы наблюдали даже в районе «полюса относительной недоступности».
У небольших разводий на льду большими стаями лежали нерпы, морские зайцы, гренландские тюлени. Совсем не пугаясь самолета, они с любопытством вытягивали шеи, подолгу следя за нами.
Такое изобилие животного мира к западу от Земли Франца-Иосифа я объясняю отсутствием зверобойного промысла, прекратившегося вследствие войны. Интересно отметить, что моржей мы не встречали до самого Шпицбергена. Может быть, их лежбища и были у берегов Земли Александры, но ее мы прошли в облаках, а западные берега были на большом расстоянии. До войны же, в 1937 году, они здесь были в достаточном количестве, и промысел их составлял одну из главных статей дохода норвежцев.
