«В Вашем дружестве — вся моя душа, вся моя жизнь» - [19]

Попробовала разобраться в датах. Ясно, что я написала Вам в пятницу 16-го; до этого в среду 14-го и в понедельник 12-го. Один лишь Паколе, да еще благоволение Монтелимара, неким дьявольским способом могли бы переправить мое пятничное письмо; посмотрите еще раз хорошенько на это чудо, а потом, чтобы снять у меня камень с души, напишите «среда, 30 число», а на следующем — «воскресенье»[160].

Но давайте поговорим еще чуть-чуть о г-не де Тюренне; было бы зазорно не вспомнить о нем. Вот что вчера рассказал мне наш миниатюрный кардинал. Вы ведь знакомы с Пертуисом[161] и знаете, с каким обожанием и преданностью тот относился к г-ну де Тюренну. Узнав о его гибели, он немедля подает прошение Королю: «Сир, я только что лишился г-на де Тюренна. Я чувствую, что мой разум не в силах смириться с этой утратой; будучи не в состоянии продолжать служить Вашему Величеству, прошу освободить меня от губернаторства в Куртре». Кардинал де Буйон помешал передаче этого письма, однако, опасаясь, что тот объявится лично, доложил Королю о тех последствиях, которые возымело на Пертуиса охватившее его отчаяние. Король, в полной мере разделяя боль его утраты, уверил кардинала в еще большем своем уважении к г-ну де Пертуису и попросил передать, чтобы тот оставил мысль об отставке, ибо хотел бы и впредь полагаться на его честность вне зависимости от состояния его духа. И таковы все, кто оплакивает сего героического человека. Оставалось еще поделить сорок тысяч ренты; г-н Бушера подсчитал, что после оплаты долгов и пошлины на наследство остается всего лишь десять тысяч ливров: каких-то двести тысяч франков на всех наследников, да еще при условии, что эти судейские крючкотворы чего-нибудь не придумают. Вот и все, что удалось ему скопить за полвека службы.

А вот еще одна история про геройство. Итак, шевалье де Лоррен надумал вернуться. Он распахивает дверь в кабинет Месье и с порога заявляет: «Месье, г-н маркиз д’Эффиа и шевалье де Нантуйе передали мне, что Вы высказали пожелание вновь оказать мне честь, позволив занять место подле Вас». Месье не стал отнекиваться, но посоветовал выразить Варангвилю сожаление по поводу случившегося. Появляется Варангвиль. «Сударь, — обращается к нему шевалье де Лоррен, — Месье пожелал, чтобы я объявил Вам, что сожалею обо всем, что произошло». — «Сударь, — восклицает Варангвиль, — и это все, что Вы можете предложить в качестве сатисфакции?» — «Сударь, — отвечает шевалье, — это все, что я имею Вам передать с пожеланиями здоровья и процветания». Месье поспешил прервать эту беседу, более походящую на шутовство. Тогда Варангвиль пытается зайти с другого бока: «Месье, — говорит он, — умоляю Вас попросить шевалье де Лоррена подтвердить его уважение и дружеское ко мне участие на будущее». Месье передает все это шевалье, на что тот отвечает: «Ах, Месье! Это, право, слишком для одного дня!» Таков венец всей этой истории. Вы не находите, что гнев, угрозы, возвращение, сатисфакция — все это было рассчитано загодя? Это ли не пример полной нелепицы? И если бы Вам хотелось, чтобы все случилось именно так, тогда Вы могли бы радоваться от души, словно бы слышали все собственными ушами.

Прикладываю записочку от г-жи де Пюисье, она лишний раз покажет Вам сколь приятен г-н де Мирпуа. Перестаньте забивать себе голову всеми этими делами. Как поживает господин архиепископ? У Вас не было мысли пригласить его к себе?

Прощайте же, моя самая милая, разлюбезная и бесконечно любимая. Сегодня вечером у маркизы д’Юксель я повидалась с г-жой де Бриссак и господином Главным. Этой герцогине и за тысячу лет меня не приручить. Мужчин я все-таки ценю больше, чем женщин. Осыпаю Вас поцелуями, дорогое мое дитя, и делаю это с такой нежностью, какую и представить себе невозможно.

Госпоже де Гриньян Париж, среда, 29 июля 1676 г

А теперь, моя милая, смена декораций, которая Вам должна понравиться не меньше, чем самим участникам. В субботу мы с Вилларами были в Версале[162]; дела там вот какие. Вы представляете себе утренний туалет Королевы, мессу, обед, так вот, нынче уже не надо давиться в толпе, когда Их Величества за столом, ибо ровно в три Король, Королева, Месье, Мадам, Мадмуазель[163], все наличествующие принцы и принцессы, госпожа де Монтеспан, ее свита, все эти придворные, дамы — словом, все, что зовется двором Франции, входят в роскошные покои Короля, где Вам приходилось бывать. Интерьеры божественны; сплошное великолепие. Никакой духоты. Можно без сутолоки перейти куда вздумается. На время партии в реверси[164] всё замирает, у каждого свое место. Вот Король (карты в руках у г-жи де Монтеспан), Месье, Королева и госпожа де Субиз, далее г-н де Данжо[165] со своим окружением, Лангле и компания. Тысячи луидоров рассыпаны на ковре; и никаких тебе жетонов. Я следила за игрой Данжо и при этом не переставала удивляться, какие же мы глупцы против него! Он весь в игре и выигрывает там, где любой другой обречен на неудачу. Ему до всего есть дело, он все обращает себе на пользу, он ни на минуту не позволяет себе отвлечься; словом, его манера играть — словно вызов фортуне! За десять дней — двести тысяч франков, сто тысяч экю за месяц, и весь приход заносится в специальную книжицу. Он сказал, что это я принесла ему удачу, заняв столь подходящее и приятное его глазу место.