В тени шелковицы - [20]

— Ладно, ладно, — успокоил он ее и резко отступил от сестры.

— Не забудь, что я сказала тебе, я хочу, чтоб тебе же лучше было, правда! — повторила она и быстрым шагом удалилась вслед за мужем.

Вскоре они, пройдя луг, вышли на дорогу и скрылись в темноте.

Имрих остался на дворе. Закурив, он обошел вокруг хаты, словно прикидывал, можно ли еще на нее рассчитывать, укроет ли она под своей крышей новое поколение, пока что еще не появившееся на свет.

Вернувшись к порогу, он глянул в сторону луга — не видать ли Гильды.

Дождь перестал совсем, не сыпало и моросью, а на востоке небо вроде даже немного прояснилось. Поднимался ветер, холодный, пронизывающий, предвещая конец уже порядком надокучивших дождей.

Докурив, он еще постоял немного во дворе и вошел в хату.

Острое чувство голода напомнило ему, что он с утра не ел.

Отрезав ломоть хлеба, он посолил его и съел, не зажигая света. Потом сел за стол и обхватил голову руками. Так он ждал Гильду до поздней ночи.

17

Подморозило, грязь на дорогах окаменела. В поселке у рощи с каждым днем прибывало обитателей. Сперва приезжали люди из чужих мест, у них и говор был другой, и одеты они были не по-здешнему, но вот в последние дни среди приезжих Имрих стал встречать и знакомые лица из соседних деревень и поселков, из имений. В отличие от чужаков, селившихся в основном на верхнем конце поселка, местные получили дома на нижнем, ближе к хутору Бенё. Первый дом с краю занял тот самый малорослый батрак из здешнего имения, с которым Имро вместе работал на сахарном заводе.

В эти дни, когда в поселок прибывали новые жители, Имро сидел дома по большей части один. Гильда все чаще уходила в деревню к больной матери. Когда Имро попытался объяснить жене, что ему тоскливо дома без нее, поднялась такая свара, Гильда обрушила на него столько оскорблений, что больше он уже не осмеливался возражать против ее отлучек. Осознав свой перевес в супружеской ссоре, Гильда всячески давала Имриху почувствовать это. В последующие дни она не только продолжала уходить из дому, но не возвращалась и на ночь. Имрих в таких случаях утешал себя мыслью, что она ночует у матери, не отваживаясь спросить, где же она ночевала на самом деле.

Одиночество Имро коротал как умел. Когда морозный ветер высушил последние лужи и скрепил дороги, Имро отправился в рощу за дровами. Сухостой и крупные сучья он вытаскивал на опушку, скреплял в вязанки и медленно, шаг за шагом тащил, впрягшись в лямку, пока не притаскивал к хутору.

Мелкий хворост он не собирал, хотя его в роще было немало. Он верно рассчитал, что наступившие холода рано или поздно погонят новоселов за топливом. Так оно и вышло.

Он встретил в роще детей бедняка батрака… Они испугались его и убежали, но, убедившись, что испугались напрасно, вернулись и продолжали собирать хворост неподалеку от него.

Имро некоторое время наблюдал, как они, дрожа от холода в ветхой одежонке, притопывают ногами и дуют на коченеющие руки, потом подошел и сказал:

— Хворост быстро сгорает, собирайте на дрова сучья потолще, собирайте, покамест еще есть.

— А можно? Нас не заругают?

— Я уж много лет собираю, и еще никто меня не ругал, — успокоил их Имро.

— А чей это лес? — спросил старший из ребят.

— Чей? — задумался он. — Государственный. Принадлежал государству, тому, которого уже нет, — заключил он.

— Ладно, будем собирать дрова потолще, — обрадовались дети.

— Все равно они сгниют без толку. А так люди согреются, — проговорил Имрих скорее сам себе.

Дети разбежались по сторонам, но толстых сучьев им не попадалось.

— Идите за мной, — позвал их Имрих. — Тут нечего искать, тут уже все собрано. Пойдемте, я покажу вам место получше. — И он повел детей за собой.

Они набрели на вывороченное дерево. Он помог им вынести его из рощи, посоветовал, как лучше тащить дальше, немного проводил.

— В следующий раз приводите с собой и отца, это работа для мужика, не для ребятишек, — крикнул он им на прощанье.

Все труднее становилось Имриху находить общий язык с женой. Если Гильда не уходила в деревню, то, сложа руки, молча сидела в углу, несмотря на то, что дел и во дворе и в хате было полно.

Она ничего не варила, хотя Имрих робко подавал голос, что охотно поел бы какой похлебки. Она всякий раз грубо обрывала его и редко готовила горячее.

Выпал первый снег, под тонким белым покровом все вокруг сразу похорошело. Повеселела и Гильда, и Имро понадеялся, что они снова заживут, как прежде.

— Я в деревню, — объявила она как-то поутру, и он лишь кивнул.

Едва Гильда ушла, Имрих отправился, как обычно, во двор — накормить живность, что была у них, и прибрать немного.

Не успел он управиться, как Гильда примчалась назад.

Она ворвалась в кухню, но, не найдя там мужа, выбежала во двор.

— А, вот ты где! — воскликнула она, когда он вышел из сарая.

— Что случилось? — испугался он.

— Что случилось, что случилось, — передразнила она его. — Случилось то, что и должно было случиться. На хуторе Речного появился новый владелец! Ты удивляешься, да? — добавила она язвительно, готовая насквозь просверлить Имро глазами.

— В самом деле? — сказал он, как будто бы даже и не очень удивленный.