В таежной стороне - [38]

Кравченко едва успел взглянуть на серый бетонированный ствол шахты, как они — сначала медленно, а потом быстрее — стали опускаться и нырнули в темноту…

В библиотеке недавно отремонтированного клуба людно. Пожилые старатели заняли стулья за длинным столом, вокруг сгрудились молодые люди — все жадно слушали Степана Ивановича и Наташу.

— Спустились мы в клети до шахтного двора, и я, братцы, зенкам своим не поверил. Право слово, не поверил! — говорил Степан Иванович. — Молодая инженерша Катерина объявила, что мы в метро на пассажирской станции. Огляделся я по сторонам и обмер. Гранитные стены разными цветами отливают, а под потолком вместо лампочек стеклянные трубки — светом так и бьют.

— Небось перья от жар-птицы? — усмехнулся Филипп Краснов.

— Лампы дневного света! — солидно пояснил Степан Иванович, не взглянув на него. — Главный откаточный штрек широкий такой и ровный — ну, как есть московское метро! По рельсовым путям туда и обратно груженые составы шмыгают, перезваниваются между собой, и сирены рычат. А людей не видать, за них машины дело делают.

— Вот так бобовина, чудеса в решете! — изумлялся дядя Кузя, которого недавно назначили сторожем магазина. Он проковылял на свой культяпке к окну и по-хозяйски открыл форточку, в комнате было угарно от свежей, плохо просохшей краски.

— Собрался я идти в забой, а инженерша говорит: «У нас не ходят, а ездят! Сейчас подойдет состав с пассажирским вагоном». Ждем, значит, поезда, а я все смотрю, братцы, на лампы на эти и думаю: «Тут вроде само солнце под землю спустилось, чтобы светить, значит, горнякам». Правильное это дело!..

Рассказчик заметно волновался. Часто протирал платком гладко выбритую голову, теребил усы, заикался и растерянно поглядывал на стариков — дескать, извините, говорю, может, не то, что надо, но другого сказать не могу.

— Подошел состав порожняка, — продолжал Степан Иванович. — Рядом с электровозом и вправду вагончик со скамейками для горняков. В нем и поехали. Против того места, где красный сигнал: «Берегись электровоза!» — мы остановились. Состав пошел на погрузку, значит, а мы с Наташей и инженершей — к забою. Смотрю, девчата мои по деревянному настилу под ручку, как по тротуару, разгуливают! Дошли до выработки, и Катя гуторит: «Вот здесь нам потребуется, значит, физическая сила, чтобы подняться по лестнице. Больше нигде, объясняет, она не нужна: все делают за человека машины!»

Степан Иванович выдержал маленькую паузу и принужденно откашлялся. Молодые старатели не сводили с него горящих, пытливых глаз, старики ехидно ухмылялись: «Мели, Емеля, твоя неделя».

— Поднялись мы в камеру. Огромная, как пещера. Там темновато и буровые молотки тарахтят… Ну, теперь ты, Наташа, а я покурю, — попросил Кравченко сидевшую рядом девушку и, встав из-за стола, отошел к открытой форточке; он понял настроение стариков.

— Мы вошли в очистную камеру, — начала Наташа. — Как нам рассказала Екатерина Васильевна, они разбуровали эту пещеру. — Как бы ища подтверждения сказанному, девушка бросила взгляд в сторону Степана Ивановича. — А отбитую руду складировали. И вот их камера, как магазин товарами, заполнялась рудой — ее выдавали на фабрику…

Степан Иванович, слушая Наташу, подумал о Кате: «Хорошо знает наше горняцкое дело. В своей артели горным профессором слыву, а там у девчонки уроки брал». И он снова пережил все увиденное.

…К камере на четырех буровых молотках работает низкорослый парнишка. Молотки, как жерла орудий, лежат на салазках-лафетах и сжатым воздухом автоматически приводятся в движение.

По команде Кати бурильщик поочередно перекрыл рычажком воздух, остановил все молотки. Сразу стало тише, и звон в ушах прекратился.

— Запыленность воздуха замеряли? — спросила Катя.

— Проверяли. А, в общем-то, зачем? — иронически бросил парень. — Какая пыль при мокром бурении? Десять лет рудник работает, и заболеваний не было, — немного рисуясь перед гостями, рассуждал паренек.

— Это правда, — согласилась Катя, — но у нас работает опытная станция по предупреждению этих заболеваний, люди о нас заботятся…

— Делать им нечего. Настоящему горняку все нипочем, а то — пыль! — фыркнул бурильщик и задорно поглядел на красивую гостью.

Независимое и задиристое поведение бурильщика раздражало Кравченко.

— Гляжу я на тебя, сынок, тяжелая у тебя работа, даже не покуришь. И почему ты бурильщиком зовешься, невдомек мне, ведь ты молотка за всю смену в руках не держал!

— Бурильщик — старомодно, жизнь обогнала название. Я командир буровой батареи! — смеясь, ответил паренек.

«Завидуешь ты ему, Степан Иванович, — укорил себя старик, — завидуешь, что не видал он, как через золото слезы льются. Жизнь у него простая: небось семилетку окончил, после — школа фабрично-заводского ученичества, а теперь на четырех буровых молотках один работает. Вот тебе и весь приискатель. Обидно тебе, старик, что поспешил ты родиться и зря ушло твое золотое время, молодые годы…»

Думы Кравченко прервал голос Наташи:

— Правда, Степан Иванович, там настоящий горняцкий университет? Скоро и мы на Южном прииске так жить и работать будем!

Степан Иванович молча кивнул головой. Верно говорит Наташа, артель отжила свой век. Только государству под силу сделать Южный похожим на Новый. Но что же будет делать он, Степан Иванович Кравченко, на руднике? Найдется ли ему-то подходящая работа? Эта мысль теперь неотступно мучила старика.