В таежной стороне - [37]

Еще в институте шли горячие споры о том, чем будут заниматься девушки по окончании его. «Известное дело, девчата! Какие же вы горняки? Многие из вас выйдут замуж и не будут вообще работать, — смеялись ребята. — А кому не удастся найти «опору», окопаются в конторах и будут проклинать свою специальность: «Ах, почему я не медик, не агроном, не педагог?»

Катя вспомнила и первый разговор со Степановым, тогда главным инженером прииска. Она с путевкой приехала сюда, на Новый, и явилась к начальству.

— Будете работать диспетчером, эта работа по вас, — скептически осматривая ее, заявил Степанов. — А в шахте даже старые горняки иногда не выдерживают, не девичье это дело.

— Я настаиваю на том, чтобы мне дали работу рудничного геолога, как указано в путевке. Я комсомолка и работы не страшусь, — твердо заявила Катя.

— Эта должность не для вас. Еще могу назначить в технический отдел проектировщиком. Согласны?

— Нет, и меня обижает ваше недоверие. Так еще в институте рассуждали наши ребята. Ужасно остроумно, правда?

Степанов сказал тогда, что институтские ребята в принципе были правы, что в горном цехе не детский сад — там добывают золото.

Катя настаивала на своем, и Степанов, объявив, что у нее сварливый характер, все же согласился с ней… И вот опять тот же разговор, те же сомнения.

Наташе было неудобно перед Катей за явное недоверие своего спутника к молодому инженеру, и она переспросила:

— Значит, знаете нашего начальника?

Быкова оживилась и сказала, что Степанова знают и помнят на Новом все жители. Да и как забыть, скажем, такое. Здесь раньше было тяжело с водой, потому что отходы с рудничной фабрики сбрасывались прямо в реку, и от вредных кислот гибла рыба, падал скот, частенько болели люди. Степанов на свой риск построил очистительную установку и проверил ее работу на себе — выпил стакан очищенной от кислот воды и… сильно отравился. Долго болел, еще дольше лечился и, выздоровев, опять взялся за эту установку. Когда неполадки были устранены, он вторично, к ужасу жены и друзей, повторил на себе тот же опыт. На этот раз все обошлось благополучно.

Потом разговор перешел на приисковые темы.

— Почему наш Новый зовется прииском, я и сама не знаю. По-настоящему его нужно называть рудником. Но раньше здесь рудника не было, так по старинке и остался прииском, — объяснила Быкова.

Прошли мимо большого двухэтажного кирпичного дома с белыми колоннами у входа и вывеской «Школа фабрично-заводского ученичества». Потом миновали круглое трехэтажное здание с широкой каменной лестницей — Дворец культуры. Перед ним угадывались покрытые снегом газоны, а вдаль, в сторону курившейся реки, убегала березовая аллея.

— У нас здесь летом очень хорошо: река рядом, озеро, водная станция, стадион! — увлеченно говорила Катя.

— Ты, дочка, лучше скажи: что это за махина? А про стадион в другой раз расскажешь, это игрушки! — ворчливо перебил Кравченко, кивая на огромное кирпичное здание с плоской крышей, за которым возвышалась пирамидальная башня.

— Это рудосортировка и копер главной шахты. Мы везде побываем. А сейчас пойдем в бытовой комбинат и оттуда в наше метро.

— Ты, дочка, чай, не в Москве, — язвительно напомнил Кравченко, разглаживая усы.

— А метро у нас не хуже московского! — засмеялась Катя, лукаво и доброжелательно поглядывая на старика.

В конце ровной улицы шагали стройные опоры подвесной канатной дороги, ее обступали серые терриконики пустой породы с задранными хоботами эстакад. Катя с гостями пришла в светлое здание бытового комбината.

— Зайдите вон в ту комнату. Переодевайтесь быстрей, я буду ждать вас, — сказала старику Катя.

Кравченко вошел в большое теплое помещение с длинными шкафами и диванами. Здесь никого не было, и он остановился у окна, не зная, что делать. На улице повалил густой снег, стекло мгновенно покрылось белыми хлопьями, и в комнате потемнело, будто кто-то задернул на окнах занавески.

Открылась дверь из душевой, и вошла пожилая уборщица с подоткнутым подолом и мокрой тряпкой в руках.

— Здравствуй, батя! — приветствовала она гостя. — Чей будешь? Что-то не признаю тебя.

Кравченко виновато посмотрел на пол, на свои грязные следы.

— Здравствуй, мамаша! Я с Южного, делегат. Скажи — где тут у вас разоблакаются?

— Иди вот к этому шкафчику. Тут есть чистая дежурная одева. А свою сложи в шкаф. Поднимешься из шахты — не забудь помыться в душевой, — заботливо наставляла женщина.

Кравченко переоделся и, накинув на плечи новую брезентовую шахтерку, направился к выходу.

«Забавно посмотреть, как у них тут», — думал старик.

У двери его встретила Катя, тоже в брезентовом шахтерском костюме и в фибровой каске.

— Наташа уже ждет, пойдемте скорее.

И они пошли длинным коридором, мимо дверей, на которых Кравченко читал надписи: «Медпункт», «Буфет», «Красный уголок», «Табельная». У открытой двери с надписью «Ламповая» Катя остановилась и, получив три карбидные лампы, передала гостям.

Наташа в шахтерской спецовке стояла у клети и о чем-то оживленно беседовала с молоденькой стволовой.

— Заходите! — скомандовала стволовая и, закрыв за ними железную дверку клети, звонком дала сигнал к спуску.