В стране у Карибского моря - [99]

Так было и на Гуасипине. Представьте себе узкую, быструю горную речку, зажатую то меж высоких, почти отвесных скал, то меж крутых глинистых склонов, покрытых дикой чащей — высокие деревья и подлесок, лианы и колючие пальмы, спутанные заросли бамбука, валежник и груды прелых растительных остатков. Продвигаясь по этим склонам, вы на каждые два шага вперед делали один шаг назад. А нам не так уж редко приходилось покидать ложе реки, когда глубина или скорость течения затрудняла движение вброд или когда вынесенных половодьем деревьев скоплялось столько, что перелезть через их нагромождения не было никакой возможности. Затем мы снова могли несколько километров двигаться вдоль русла, ступая по валунам величиной о голову, бредя по колено или по щиколотку и стремительном шумном потоке.

Во время этого похода нас часами поливали дожди, В густом лесу было сумрачно и бесприютно, как унылым ноябрьским вечером. Одежда хлюпала и липла к толу. Несмотря на охлаждение от реки и от дождя, мне было жарко от напряжения. Судорожно зажав под мышкой драгоценную фотоаппаратуру в непромокаемом мешке, неся за плечами не менее тщательно оберегаемую сумку с дневником и рисовальным альбомом, пленкой, измерительными инструментами и геологическими образцами, с геологическим молотком в руке я скакал о валуна на валун, балансировал, скользил и снова прыгал с камня на камень, брел по илистым впадинам и по галечной россыпи, где мои ботинки, вернее, то, что от них осталось, мгновенно наполнялись песком, и все время думал лишь о том, как бы не потерять равновесие и не принять ванну вместе со всеми моими драгоценностями, что означало бы уничтожение результатов труда нескольких недель.

Я чувствовал себя неловко перед своими спутниками и в первую очередь перед рассудительным, молчаливым Васикином. Он был лучшим в моей команде. Там, где европеец сто раз оступится, он пройдет, ни разу не оступившись. Там, где наш брат тысячу раз будет терять равновесие и проделывать нелепые движения руками, мои спутники мискито шли себе, как по бульвару. Они шагали без заминки по грубой гальке, при сильном течении, одной рукой поддерживая за ствол ружье, лежащее на плече, в другой неся мачете, с мешком или коробом за плечами, и им никогда не требовалось никакой поддержки. При каждом шаге их босые ступни сами собой попадали на наиболее надежное место. Только Доминго, который некоторое время прослужил в солдатах, был в сапогах. Но мне казалось, что он даже ими умел хвататься. Или в самом деле врожденный инстинкт придает этим людям такую уверенность в движениях? Пожалуй, так оно и есть, ибо этому искусству нельзя научиться — человек или владеет им, или нет. В противном случае, мне кажется, я должен был бы его постепенно освоить после своих многочисленных странствий по всему свету.

Наконец настал долгожданный день. Снявшись с лагеря в устье Гуасипины, мы отправились в последний переход к Субтерранео, подземным порогам. Их рокот был слышен еще издалека. На наше счастье, солнце весело сияло на голубом небе, усеянном снежно-белыми облачками, и наше вчерашнее мрачное настроение рассеялось. В лодке уже лежали два легуана, предназначенные на обед, и это тоже способствовало подъему духа. Плывем и вдруг видим: на берегу, на расстоянии каких-нибудь десяти метров, стоит во весь рост огромный тапир. Он простоял так несколько минут. Вид его посреди девственных зарослей был настолько великолепен, что мной безраздельно овладело чувство восторга и преклонения перед волшебницей природой.

И вот я вижу пороги Субтерранео! Раньше Доминго пытался описать их мне, но разве обычные слова могут передать величие действительности?

Река становилась все уже и уже. Местами она сужалась до десяти, даже до шести метров. Склоны ущелья поднимались на сотню метров и более, они были круче, чем крыши готических соборов. Огромные монолитные скалы громоздились по сторонам потока, они разветвляли русло на отдельные могучие струи, они подпирали поток, образуя непрерывную череду бассейнов, и все вместе было полно какой-то дикой, колдовской красоты.

Мы с трудом продвигались вперед, от одного порога к другому, через пляшущие фонтаны брызг и карусели водоворотов. Какой редкостный ландшафт, какая нетронутость природы, какой нерушимый покой царит здесь, посреди диких гор Гондураса, где не ступает нога человека, откуда много дней пути до ближайшего человеческого жилья! Какое неповторимое чувство испытывает человек, добравшийся до такого вот укромного уголка земного шара, увидевший его своими глазами, собственными силами проложивший к нему путь! Жаль только, что никогда нет рядом тех, кому он хотел бы показать все эти величественные сооружения природы и раскрыть тайны их возникновения.

Но вдруг величественные, могущественные силы природы скомандовали нам повелительно: «Стой!» Изумленные и беспомощные, мы отвели наш питпан в маленькую бухту, защищенную двумя каменными глыбами. Здесь нам пришлось капитулировать. Перед моим взором возникла картина грандиозной катастрофы. Тут шатались горы, опрокинулись их склоны. То, что теперь преграждало реку, уже нельзя было назвать ни глыбами, ни скалами. Это были высоко вздыбленные, опрокинувшиеся друг на друга каменные стены. Они клонились друг к другу, как скаты шалаша, почти соприкасаясь вверху. А внизу, из длинного темного тоннеля, из Субтерранео, из преисподней, стремительно вылетал снежно-белый поток, словно из тысячи турбин сведенный в одну могучую струю, которая отшвырнула бы нашу лодчонку, как яичную скорлупу, и разбила бы в щепки о ближайшую скалу.