В стране у Карибского моря - [93]

Однажды нам пришлось заночевать среди саванны о редкой сосновой порослью. Построить навес было не ни чего, сосновые ветки для этого не годились. Мы так и легли под открытым небом, а в ту ночь часто принимался идти дождь. Я спал мало, но носильщикам дождь не мешал. С вечера они развели костер у корневища большой сосны. Огонь медленно полз вверх по смолистому стволу, давая немного света и тепла, а одновременно дым разгонял комаров. К утру — все мискито крепко спали — ствол основательно подгорел и грозил рухнуть. Уже немного рассвело. Я лежал без сна и смотрел на Орион, постепенно поднимавшийся к зениту. С юных лет во всех моих тропических странствиях это созвездие служило мне чем-то вроде моста, связывающего меня с родиной… Вдруг я заметил, что сосна покренилась. Я крикнул, предупреждая мискито об опасности — сам я лежал в нескольких метрах от дерева. Они отскочили в сторону. В тот же момент обугленное дерево рухнуло, попав полыхающей вершиной как раз на то место, где только что спали люди. Не было конца их веселью по поводу того, как быстро они ускользнули и как здорово горело дерево, но никто не высказал мысли, что следовало заранее побеспокоиться о безопасности. А то, что они были на волосок от гибели, и вовсе не приходило им в голову.

Помню, однажды под вечер мы прибыли в одну деревню. Я расставил свою кровать в одной очень ветхой избушке и пошел купаться. Тем временем начался дождь. Крыша дома оказалась дырявой, и вода потекла прямо на мою раскладушку. Вернувшись, я застал такую картину: все стоят вокруг и от души хохочут над тем, как вода скапливается в парусине и мочит мои вещи. Никому не пришло в голову отодвинуть койку в сторону, ведь это было такое занятное зрелище.

Ио я отвлекся слишком далеко в сторону. Позвольте мне вернуться в Сирсиртару.

Итак, настал вечер. Тхано пришел ко мне с пучком сосновых лучин, искусно сложил их, высек двумя кремнями искру на кусок шерсти и разжег небольшой костерчик, энергично раздувая тлеющий фитиль, чтобы мне не сидеть одному в темноте. Ладино на такую внимательность не способны. Затем он беззвучно удалился — наверно, он заметил, что я занят своими мыслями, а индеец никогда не бывает навязчивым. Женщины напевали вполголоса. Из болота доносилось кваканье лягушек, а из саванны — стрекот цикад. Вдалеке отрывисто мычала корова. Где-то хныкал ребенок. С севера из черной тьмы доносились раскаты грома, но на юге тропическое небо было чисто и сверкало россыпями звезд. Скорпион во всю свою длину тянулся ввысь прямо над горизонтом, возле Млечного Пути сверкал Южный Крест. Я явственно ощущал, что нахожусь в одном из наиболее глухих уголков света. Возможно, я один из последних европейцев, которые проводили такие вечера среди настоящих индейцев.

В Москитии многое создает такое незабываемое настроение. Мне приятно вспомнить также деревню Кропунта. Она расположена на сухой, поросшей соснами невысокой гряды неподалеку от реки Патука. Бенхамин устроил меня там на квартиру в доме своих родителей. Дом стоял на сваях высотой в человеческий рост. Под вечер я сидел в дверях над бревном с вырубленными ступенями, заменяющим лестницу, и наблюдал вечернюю жизнь деревни. Солнце опускалось над саванной. Женщины возвращались домой, неся на спине при помощи лобовой лямки вязанки дров, платано и сахарного тростника. Затем они приступили к приготовлению пищи — над всеми хижинами поднялся дымок. Стемнело. От дома к дому заходили яркие факелы зажженных сосновых лучин. Мимо ватагой прошли ребятишки, с любопытством уставившись на меня. Их большие черные глаза сверкали в темноте. Узкий, почти горизонтально лежащий серп молодого месяца уже опять исчез за апельсинными деревьями и соснами, окружающими деревню. Кокосовые пальмы вырисовывались на фоне звездного неба, словно наклеенные силуэты огромных диковинных черных цветов.

Возле моего дома лежала на земле старая лодка. Вонхамин и еще один молодой парень уселись в нее с гитарой и стали петь песни — то на родном языке, то на испанском, то на плохом английском. Но во всех их песнях было что-то общее, что-то грустное и в то же время будоражащее. Это были песни про ковбоев, которые «all around sing their songs»[32], про «darling far off in the foreign world»[33] и про огневую «intichacha, bailanda rumba baile» (девушку, которая танцует румбу). Мальчишки и девчонки, обступившие певцов, раскачивались в такт их песням. Женщины, проходящие мимо, прислушивались, замедляя шаг, но и соответствии с приличиями близко не подходили. В кустах мигали огоньки летучих светлячков. Было уже поздно, я лег спать, а парни все еще играли и пели, изливая во тьму ночи свою любовную тоску.

Мои дни здесь, как правило, долги и трудны, на каждом шагу новые впечатления. Мискито выходят на работу раньше, чем ладино, хотя бы уже потому, что у них зачастую буквально нечего есть и поэтому пет надобности готовить. Они не знают, что значит создавать запасы, большая часть их риса уходит на оплату долгов у торговца. Когда съестного много, они и едят много, когда мало — едят мало, ничего нет — тоже как-то обходятся. Между четырьмя и пятью часами утра они, как правило, уже готовы к началу трудового дня. Мне случалось нанимать и женщин в качестве носильщиков. Они тоже в пять часов уже стояли, бодрые и довольно улыбающиеся, перед моей дверью. А для ладино и семь часов уже нечто исключительное.