В стране радости - [18]

О том, как украшено всё остальное — хоть лица женщин, хоть кабины грузовиков, — мне уже приходилось писать. Отдельная тема — индийские храмы. Когда видишь росписи стен и особенно храмовые скульптуры — то, вместе с чувством диковинной экзотичности этих всех многоруких и многоголовых божеств, узнаёшь ещё нечто, до боли знакомое. Я долго не мог подобрать подходящего определения для всех этих нечеловечески-радостных лиц, их сияющих взглядов, торжественных поз — пока не нащупал то, что, как мне кажется, выражает холодноватый и чем-то пугающий пафос индийской храмовой скульптуры. Это всё религиозный соцреализм — правды жизни в котором не больше, чем в советском классическом соцреализме времён «Кавалера Золотой звезды» или «Кубанских казаков». Эти лица, которые радостно смотрят поверх тебя, вдаль, в никуда — они словно шествуют к некой неведомой цели, для достижения которой не только не нужен конкретный, живой человек — например, ты, смотрящий на эти скульптуры с оцепенелостью кролика, оказавшегося перед удавом, — но всякий живой человек является только помехой для «дивного нового мира», чьим символом служат прекрасные и бессердечные эти кумиры. Остро чувствуешь, что невозможно любить эти лица — как можно, скажем, сердечно любить лики наших икон, наших Казанских, Владимирских, Иверских Богородиц; потому что «соцреализм» — это мир, вычитающий человека.

Но оставим идеологию. Поговорим лучше о самом массовом виде искусства — кино. Здесь Индии тоже найдётся, чем нас удивить. Ближе к вечеру, когда остывает и зной, и суета дневной жизни, улицы индийских городов превращаются в площадки для кинопросмотров. Перед любым из кафе, где есть телевизор — а он есть везде, — собираются толпы людей, привлечённые очередным болливудским шедевром. (Для тех, кто, быть может, не знает: Болливуд — крупнейшая кинофабрика в мире, которая по количеству выпускаемых фильмов заткнула за пояс даже американский Голливуд.) Смотрят боевики или мелодрамы; и смотрят буквально с открытыми ртами, с таким вниманием, самозабвением и сочувствием к происходящему на экране, с каким могут смотреть кино только дети.

Нам-то с вами — взрослым, воспитанным всё-таки на классическом реализме, — смотреть эти фильмы почти невозможно. Это яркая и слащавая смесь танцев, выстрелов, музыки, драк, жеманных объятий и поцелуев, пронзительных взглядов — в общем, то, что мы привыкли считать дурным вкусом и китчем. А для индусов никакой это не китч — это сказка. И как «Махаб-харата» и «Рамаяна» — книги, составляющие Священное Писание, Библию Индии — представляют собой бесконечную вязь из волшебных историй, так и те фильмы, что в изобилии создаёт Болливуд, есть одна бесконечная сказка, есть то, что так сладко баюкает, тешит и радует душу индуса. Каждая из показанных на экране историй имеет хороший конец, добро всегда привлекательно, зло безобразно, после каждой из киноисторий просветлённые лица зрителей полны благодарного и счастливого изнеможения — в общем, влиянье искусства на массы здесь именно то, о каком можно только мечтать.

Но для того, чтобы так внимать киносказкам, чтобы с такой благодарностью пить этот сладкий сироп — надо, прежде всего, сохранить в душе изначально-наивное, детское отношение к миру. Надо быть чистым, доверчивым, добрым — как в детстве. Мы-то с вами уже постарели, мы больше не верим ни в добрую фею, ни в Деда Мороза — не верим, сказать откровенно, почти ни во что.

А вот индусы — они ещё верят. Они сохранили ту детскую силу наивности, которая и позволяет выдерживать всю неприглядную грубость реальности, позволяет им жить посреди нищеты, шума, мусора, смерти — жить так, словно этого падшего смертного мира вовсе и не существует…

Сегодня — подарок

О чём написать напоследок? Пожалуй, о радости. Её не хватает нам больше всего — и она же нужна, словно воздух. Без радости наша душа задыхается, сохнет, черствеет; безрадостный человек и безрадостное существование есть какая-то роковая беда и ошибка — недаром и христианство считает уныние смертным грехом.

Радость, можно сказать, это цель и критерий истинного существования. Двигаясь в направлении радости, мы всегда будем знать, что не сбились с пути. И, напротив, как ни умён может быть человек, какие высокие истины он нам ни излагай, и какие высокие принципы ни проповедуй — но если в его глазах вместо радости мы видим только скорбь и тоску, то едва ли такой вот носитель уныния пододвинет нас к истинной жизни.

Так вот Индия — это великая фабрика радости. Где ещё вы найдёте такое количество радостных, светлых — да ещё и охотно делящихся с вами радостью — лиц? Где ещё, несмотря на всю бедность и скученность жизни, на весь этот мусор и чад — так отчётливо, сильно звучит нота радости жизни?

И пусть не смущает нас то, что радости — то есть, по сути, движению к Богу — нас может учить страна вовсе не христианская. Бог создал всё — в том числе и индусов, и Индию — и Ему лучше знать, для чего Он так сделал. Пути Его, как известно, неисповедимы, и «много горниц в доме Отца…»

А ведь радость, она как любовь: неожиданна и необъяснима. Её ни купить, ни продать, ни добиться каким-либо внешним усилием: она или есть — или нет, и её появление (как и её угасание) есть великая тайна, которую может постичь уж никак не рассудок — одно только сердце.